Касталия
 
Наша кастетика
 
Городская шизнь
 
Манифесты
 
Касталог
 
Гониво
 
Les libertins et les libertines
 
Читальня
 
Гостиный вздор
 
Форум
 
Культ
 
Периферия
 
Кастоnetы
 
back

 

НЕОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ ОБЫКНОВЕННОЙ ПРИНЦЕССЫ

Детство и отрочество Екатерины Великой.

     21 апреля 1729 года в доме принца Ангальт-Цербтского Христиана Августа в городе Штетине, что в Померании, родилась девочка. Назвали Софией Фредерикой Августой. Имя Екатерина она получит, когда будет окрещена в православную веру…
     Как обычно в семьях принцев и принцесс, ждали и хотели мальчика, наследника рода. Но и Софии были рады, как-никак первый ребенок.
     Матушка малышки, принцесса Иоганна–Елизавета Голштин-Готторпская чуть не умерла родами, хворала несколько месяцев. Девочку отдали кормилице, жене прусского солдата, которой едва исполнилось 19 лет. Кормилица была красивая, - вот все, что запомнила о ней Екатерина.
     Воспитанием нашей принцессы занялись две француженки, профессорские дочки Магдалина и Бабета Кардель. Малышку, которая едва только начала говорить, они пытались выучить писать и читать по-французски и по-немецки, чтоб производить приятное впечатление на взрослых; завели учителей - чистописания и танцев. Уже в четыре года девочка делала танцевальные па на столе, умела обводить чернилами буквы, которые рисовал ей карандашом учитель чистописания, а в четыре с половиной под диктовку написала маме и папе настоящее письмо. Но сама она, когда выросла, признавалась, что «такое раннее образование ни к чему не ведет”.
     С родителями маленькая Фике или Фикхен, - так называли ее в детстве домашние, - общалась мало, и особой привязанности с их стороны не чувствовала. Нет, отец с нежностью относился к своей дочурке, но по природе был суховат и не всегда умел свою нежность выразить. Матушка же, родившая через полтора года сына, занималась в основном мальчиком, а если, если дочка что и помнила от нее с младенчества, так одно только раздражение да колотушки. Ей казалось, что с ней поступают несправедливо, она горько плакала, но тогда уже была гордой и не искала утешения у посторонних.
     
     Первые воспоминания.
     
     Самые ранние воспоминания Екатерины связаны с оперой. Когда принцессе было три года, родители свезли ее в Гамбург, показать бабушке. Там, на театре, малышка увидела красивую актрису, одетую в голубой бархат, шитый золотом. Актриса громко и пронзительно пела, а по ходу действия должна была пострадать, - и вытирала слезы большим белым платком. Маленькая Фике так прониклась этой сценой, что стала кричать и плакать. Невозможно было ее унять, и родители должны были ехать с ней домой.
     В другой раз принцесса чуть не погибла под тяжестью собственных игрушек. Она играла в маминой комнате, где стоял шкаф, полный кукол и разных девчоночьих удовольствий. София Фредерика любила лазить по шкафу, как по лесенке, и разбирать дальние углы на всех полках. Но тут шкаф покачнулся и упал на нее. Матушка подумала, что дочка убилась, вскочила, в ужасе бросилась к ней; однако, все закончилось благополучно. Дверцы шкафа были открыты, и он только накрыл Фигхен. Так что отделалась она легким испугом..
     А в 1733 году София-Фредерика первый раз увидела настоящего монарха. Это был король Пруссии Фридрих-Вильгельм, человек довольно вздорный и малосимпатичный. Малышка явилась к нему со своей мамой и теткой, герцогиней Брауншвейгской. Ее ввели в королевскую комнату, она сделала реверанс и тут же спросила: «Почему у короля такой короткий костюм? Он ведь достаточно богат, чтоб иметь платье подлиннее?» Король посмеялся, но как потом рассказывали, обиделся. И долго говорил придворным, что такая малышка, ан не воспитана, обсуждает наряды старших.
     
     Занятия, забавы и развлечения.
     
     Едва Фикхен исполнилось семь лет, у нее отняли все игрушки. Ей сказали, что теперь она большая девочка, и больше не пристало заниматься глупостями. Но что может остановить ребенка? Она все равно играла. Руки, платок, поясок казались порой куда интереснее золоченых кукол…
     Образование принцессы не было слишком-то замысловатым. Ее учили читать, писать, лютеранский пастор преподавал ей Библию. Этот пастор чуть ли не до смерти напугал свою ученицу бесконечными рассказами о конце света. Чувствительная барышня часами стояла у окна, глядела в даль и оплакивала бедных людей, которым уготована такая печальная участь...
     Но и ученица была не сахар. Она спорила с своим наставником до хрипоты. Как же так, - спрашивала, - Цицерон, Марк Аврелий, Платон, - такие достойные люди, и что же, они мучаются в аду? Учитель раздражался, пытался цитировать Писание и ничего слышать не хотел о справедливости. Какая там справедливость, если дело идет о Божьей воле. Последним аргументом шли розги…
     Другой раз девочка хотела выяснить у убеленного сединами священника, что ж это такое, обрезание? И опять дело чуть не дошло до порки.
     Но никакие розги не могли укротить природной живости Софии Фредерики. У себя дома, когда ее гувернантка Бабета Кардель засыпала, она часто выбегала из спальни и носилась взад-вперед по лестнице, до тех пор, пока совсем не выбивалась из сил или не была поймана кем-то из слуг и наказана. Тогда, едва взрослые покидали ее спальню, она скакала на кровати до изнеможения.
     Самый веселый праздник наступал, если где-нибудь в Берлине, в Гамбурге или в Брауншвейге София встречалась со своими сверстниками, маленькими принцами и принцессами. Детки отыскивали во дворце какие-нибудь пустующие покои, строили там горку из подушек и катались по ней с громкими криками, пока их не находили разъяренные воспитатели...
     Существовала у Софии Фредерики тетка, сестра ее отца, несчастная принцесса, которая в своем воображении уже вышла замуж за всех самых знатных князей Германии. Но на самом-то деле эта пятидесятилетняя дама оставалась старой девой, так как была очень дурна собой – в детстве ей обварили подбородок. Тетка была очень сердобольна и любила птиц, особенно тех, с кем случилось несчастье. София встречала у нее «дрозда с одной ногой, жаворонка с вывихнутым крылом, кривоногого щегленка, курицу, которой петух прошиб полголовы”... Множество птиц свободно летали по комнате, перекликаясь друг с другом. Однажды София осталась с этими птицами одна и решила посмотреть, что будет, если она откроет окно. Она залезла на высокий стол и распахнула ставни. Все здоровые птахи с радостью вылетели на волю. Остались только одни калеки. Девочка в ужасе убежала. Но тетка так и не смогла простить ей этой шалости…
     Наша принцесса не боялась наказаний, росла смелой, в чем-то даже отчаянной. Когда было ей лет 11, случилось с ней и настоящее мистическое приключение. Дело было в Брауншвейге, куда они с матерью чуть ли не каждый год ездили ко двору материной тетки, тамошней герцогини. «Я спала в одной комнате, очень маленькой, с м-ль Кайн, фрейлиной матери... На столе между окнами поставили серебряный кувшин с тазом и ночник. Около полуночи кто-то внезапно разбудил меня, улегшись на постель рядом со мной. Я открыла глаза и увидела, что это была Кайн. Я ее спросила: как это случилось, что она легла на мою постель?... Она дрожала от испуга и почти не могла говорить. Наконец я так к ней пристала, что она сказала: «Разве вы не видите, что происходит в комнате, что стоит на столе?”... Девочка не испугалась, вылезла из-под одеяла все рассмотреть, но ничего не обнаружила. Кайн же уверяла, что видала самое настоящее приведение. «Я часто удивлялась, - вспоминала много позже Екатерина Великая, - что это приключение не сделало меня трусливой”.
     
     Прекрасные дурные влияния.
     
     Однажды родители Софии Фредерики привезли ее в гости в Варель, к графине Бентинк, вдове графа Ольденбургского. Бентинк встретила их верхом. Фикхен, которая до той поры никогда еще не видела женщин-наездниц, пришла в совершеннейший восторг и влюбилась в графиню без памяти.
     Вот что рассказывает лет через тридцать после этого происшествия императрица Екатерина о первой своей «взрослой” дружбе. ”Бентинк, как только переменила платье, поднялась наверх. Я присутствовала при ее туалете и не покидала ее ни на минуту. Она ничуть не стеснялась, появилась на мгновение в комнате своей матери, где была также и моя, и тотчас мы пустились танцевать в передней штирийский танец. Это привлекло всех к дверям, чтобы посмотреть на нас; меня жестоко выругали за такой дебют... Однако под предлогом визита я пошла на следующий день в покои Бентинк, которую находила очаровательной. Да и как могло быть иначе? Мне было четырнадцать лет; она ездила верхом, танцевала, когда ей вздумается, пела, смеялась, прыгала как дитя, хотя ей было тогда за тридцать; она была в разводе с мужем. Я нашла в ее комнате трехлетнего ребенка, прекрасного как день... другим своим знакомым она говорила без стеснения, что это был ее ребенок, и она имела его от своего скорохода... В одной из покоев этого дома находился портрет графа Бентинка, который казался очень красивым мужчиной. Графиня, смеясь, говорила, глядя на него: «Если б он не был моим мужем, то я б любила его до безумия”.
     Бентинк научила свою юную наперсницу кататься верхом, вести милые девичьи разговоры о мужчинах и веселиться, невзирая на все правила приличия. Разумеется, родители поспешили прервать эту дружбу и со скандалом увезли нашу принцессу домой. Но образ прекрасной наездницы врезался в память, а верховая езда стала для Екатерины увлечением на всю жизнь...
     
     Первая влюбленность.
     
     В детстве София Фредерика сама себе казалась дурнушкой. Матушка, всегда ревновавшая дочь к ее юности, внушала ей, что если уж Бог не дал красоты, то надо брать свое умом, хорошим воспитанием и обходительностью. Однако годам к четырнадцати, все чаще замечая на себе восхищенные взгляды мужчин, наша принцесса стала понимать, что, скорей всего, не так дурна, как ее уверяют.
     Лет в тринадцать за ней стал ухаживать ее родной дядюшка, принц Георг-Людвиг, состоявший на службе у короля Пруссии. Сама Фике до поры до времени не догадывалась, что за этой нежной дружбой стоит нечто куда большее. Только Бабета Кардель ворчала, что все эти милые развлечения могут кончиться очень плачевно и, главное, они мешают учебе.
     В один прекрасный день Георг признался племяннице, что ему тяжелей всего, собственно, быть ее дядей. Девушка притворно изумилась и спросила, что с ним? Не сердится ли он на нее? – и даже простодушно поблагодарила его за его дружбу. Тут дядюшка совсем расстроился и сказал: «Вы ребенок, с которым нет возможности говорить”. София расстроилась. Она уверяла, что она уже выросла, и как раз говорить с ней можно и нужно. Тогда Георг переспросил: «Хватит ли у вас дружбы ко мне, чтоб утешить меня по-моему? Обещайте же мне, что выйдете за меня замуж!»
     В своих воспоминаниях Екатерина уверяет, что была очень смущена, возражала, что отец с матерью никогда не разрешат брака с родным дядей, что это преступный союз, и так далее. Но на самом деле роман после этого объяснения не прекратился, влюбленные целовались в коридоре и прятались от посторонних глаз. ”Он был тогда очень красив, глаза у него были чудесные, я уже свыклась с ним, он начинал мне нравиться”.
     И в скором времени вопрос о замужестве был почти решен.
     
     Конверт из Санкт-Петербурга.
     
     1 января 1744 года вся семья сидела за столом, когда принесли письма. Один из конвертов был из России. Пока родители читали письмо, София-Фредерика подглядела, что ее мать, Иоганну-Елизавету, приглашает к себе в Петербург русская императрица Елизавета Петровна, и что к приглашению крупными буквами приписано: «Просим прибыть с принцессой, вашей старшей дочерью”.
     Родители пытались скрыть от Фигхен содержание письма. Возможно, матушка пообещала ее руку и сердце своему брату, возможно, ей не хотелось ехать и тем более отпускать дочь в таинственную и непредсказуемую Россию, где каждые десять лет случался новый переворот. Но наша принцесса не готова была отказаться от нового головокружительного приключения, полностью переменявшего ее участь. Она понимала, кому ее готовят в невесты. Карла-Петра-Ульриха, провозглашенного в России наследником престола и Великим Князем Петром Третьим, она уже видала в Эйтине, когда ему было одиннадцать, а ей – десять лет. Мальчик показался ей тогда довольно-таки славным, но был не слишком хорош собой, к тому же очень упрям. Однако не будущий жених, а далекая таинственная страна и корона великой империи звали в дорогу.
     Выждав три дня, Фикхен пришла к родителям и сказала, что знает, что в письме. К тому же, - заявила она, - некий гадальщик предсказал, что ей суждено стать супругой Петра Третьего. Родители еще некоторое время колебались, но уж больно несоразмерны были Российская империя и Померания. Принц Христиан-Август спросил дочь, понимает ли она, чем рискует? София-Фредерика отвечала, что Бог и собственная ее удача помогут ей. Дело было решено. В Петербург послали ответ, что они едут...
     
     Дорога на восток.
     
     Иоганна-Елизавета с дочерью отправилась в Россию инкогнито, под именем никому не известной графини Рейнбек. Стоял январь, дули пронзительные ветра с Балтики. Прусские кареты не были приспособлены для такого дальнего путешествия. К тому же на дороге к Риге не существовало в ту пору почтовых станций и сколько-нибудь благоустроенных постоялых дворов. Пару раз путешественницам пришлось даже ночевать на крестьянском подворье…
     После пересечения русской границы все переменилось, как по взмаху волшебной палочки. В Риге Иоганна-Елизавета и София-Фредерика назвались своими настоящими именами, им была приготовлена торжественная встреча, салютовали из артиллерийских орудий, городской магистрат подносил хлеб-соль...
     ”Когда я иду обедать, - писала Иоганна-Елизавета своему мужу в Померанию, - раздаются звуки трубы; барабаны, флейты, гобои наружной стражи оглашают воздух своими звуками. Мне все кажется, что я нахожусь в свите ее императорского величества или какой-нибудь великой государыни; я не могу освоиться с мыслью, что все это для меня”...
     В феврале отправились в Петербург. Теперь уже ехали на санях, на тех самых les linges, которые еще Петр Великий придумал для императорского поезда. Иоганна-Елизавета и их описывает с совершенным восторгом:
     "Они обиты красным сукном с серебряными галунами. Низ устлан мехом; на него положены матрасы, перины и шелковые подушки; а сверх всего этого разостлано очень чистое атласное одеяло, на которое и ложишься. Под голову кладут еще другие подушки, а покрываются подбитым мехом одеялом; таким образом оказываешься совсем как в постели. Кроме того, длинное расстояние между кучером и задком служит еще и для других целей и полезно в том отношении, что по каким бы ухабам мы ни ехали, не чувствуется вовсе толчков; дно саней представляет ряд сундуков, куда кладешь, что угодно. Днем на них сидят лица свиты, а ночью люди могут лечь на них во весь рост. Они запряжены шестью лошадьми парами, опрокинуться они не могут..."
     В связи с этими санями Екатерина запомнила один забавный эпизод. Когда садились, Нарышкин крикнул ей: «Enjambez! – закиньте высоко ногу!” Принцесса, которая никогда не слышала такого приказания, и которой всегда запрещали прыгать и задирать ноги, хохотала от души. То, что в Германии казалось предосудительным, в России было попросту необходимо.
     
     Российская империя времен Елизаветы Петровны
     
     Фикхен, летевшая зимой 1744 года на роскошных санях из Риги в Петербург, а потом из Петербурга в Москву, вряд ли знала что-нибудь о той стране, куда она приехала, и где ей было суждено провести всю свою жизнь. Между тем Российская империя переживала один из самых сложных и решающих моментов в истории.
     Елизавета Петровна, дочь Петра Великого, пришла к власти после семнадцати лет смут, начавшихся сразу по смерти ее знаменитого отца. Петр потряс Россию до основания. Он разрушил старую Русь, ее духовность, культуру и способ самоорганизации, на дыбе палача вытянул свою империю в Европу, в новое время, навстречу всем возможным историческим вызовам. В те времена в России не было сословий, да что там, не было семьи, которая не испытала бы потрясения в петровскую эпоху. Ко времени Елизаветы к очевидным успехам в делах внешних примешивался полный хаос в делах внутренних. Еще ничего не улеглось, еще старое жило рядом с новым, как в Петербурге, молодой столице, где прекрасные дворцы соседствовали с тонущими в болотах лачугами. И необходимо было следующее, равное петровскому усилие, чтобы достроить государственное здание, придать ему хотя бы некоторую стройность.
     Императрица Елизавета Петровна, по натуре добрая, сострадательная, веселая и жизнерадостная дама, меньше всего способна была к последовательной политике. К тому же, придя к власти в результате заговора, она очень опасалась за свою жизнь, да и ревновала всех ко всем, а молодых девушек к молодым мужчинам – в особенности. Не мудрено, что двор ее, блестящий и роскошный с виду, где, казалось, умели веселиться и легко проводить время, был царством самых темных и низких интриг. Совсем еще юной Софии-Фредерике предстояло не только понять хитросплетения сотен интересов и мнений, но еще и научиться использовать их себе на пользу. И ни один человек не мог тогда, зимой 1744 года, предположить, что именно этой, казавшейся наивной пятнадцатилетней девушке, предстоит продолжить и завершить дело Петра Великого.
     
     Обручение.
     
     Елизавета Петровна приняла Софию-Фридерику со всем радушием, на которое была способна. Воодушевленная этим восторженным приемом, юная немецкая принцесса решила сразу быть достойной предназначенной ей славной роли. Ей захотелось стать русской, - и эта решимость выгодно отличала ее от ее жениха, Петра Ш, всегда желавшего оставаться гольштинцем. Она учила русский язык, всерьез готовилась к переходу в православие. Весь двор потрясла история, как, заболев весной 1744 воспалением легких и находясь между жизнью и смертью, Фикхен отвергла лютеранского пастора и попросила привести к ней псковского архиепископа Симеона Теодорского, в те поры наставлявшего Великого Князя в православной вере.
     28 июня 1744 года София приняла православие и была наречена Екатериной. Этот обряд глубоко врезался ей в память, и она не раз возвращалась к нему в своих «Записках”:
     «У входа в церковь мне велели встать на колени на подушечку. Потом императрица приказала подождать, прошла через церковь и направилась к себе, оттуда через четверть часа вернулась, ведя за руку игуменью Новодевичьего монастыря, старуху по крайней мере лет восьмидесяти, со славой подвижницы. Она поставила ее рядом со мной на место крестной матери и служба началась. Говорят, я прочла свое исповедание веры как нельзя лучше, говорила громко и внятно, и произносила очень хорошо и правильно. После того, как все это было кончено, я видела, что многие из присутствующих заливались слезами, в том числе и императрица»...
     ...На следующий день было назначено обручение Екатерины и Петра. Принцесса получила титул Великой княгини и Императорского Высочества. Детство заканчивалось прекрасным превращением, и никто еще не знал, какие беды и свершения ждут Екатерину впереди.
     
     Танцуя на балу, данному по поводу ее обручения, блистая своей прической, усыпанной бриллиантами, в малиновом платье из глазета, София-Фредерика Ангальт-Цербская не могла и предположить, что с каждым новым па она легко, как бабочка, залетала все дальше и дальше, в глубину российского пейзажа, в самое сердце русской истории.
     
     
     
     P.S. ЭПИТАФИЯ, КОТОРУЮ БЫ ЕКАТЕРИНА ВЕЛИКАЯ ХОТЕЛА БЫ ВИДЕТЬ НА СВОЕЙ МОГИЛЕ:
     Здесь покоится Екатерина Вторая. Она прибыла в Россию в 1744 году, чтобы выйти замуж за Петра III. В четырнадцать лет она приняла троякое решение: понравиться своему супругу, Елизавете и народу. Она не упустила ничего, чтобы добиться в этом отношении успеха. Восемнадцать лет, исполненных скуки и одиночества, побудили ее прочесть много книг. Взойдя на российский престол, она приложила все старания к тому, чтобы дать своим подданным счастье, свободу и материальное благополучие. Она легко прощала и никого не ненавидела. Она была снисходительна, любила жизнь, отличалась веселостью нрава, была истинной республиканкой по своим убеждениям и обладала добрым сердцем. Она имела друзей. Работа давалась ей легко. Ей нравились светские развлечения и искусства.


Андрей Полонский
  наверх



Русские ночи
русские ночи
Восточные штудии
 
Европейские сны
 

чудо присутствия
Рейтинг@Mail.ru Rambler's Top100
порочная связь:
kastopravda@mail.ru
KMindex Всемирная литафиша