Леонид Разлогов с 1914 года служил прапорщиком в одной из российских пехотных частей. Он, как и многие на той войне, вёл дневник, сохранившийся лишь частично. В дневнике есть весьма любопытные страницы: это переводы стихов погибшего немецкого офицера.
     
     
     В недавнем бою - не слишком удачном и для нас, и для пруссаков - я своими руками убил их офицера. Впервые я увидел лицо человека, погубленного мной.
     У меня было несколько секунд, чтобы взглянуть в это лицо. Без свалившегося с головы дурацкого ошишаченного шлема он выглядел как завсегдатай светской гостиной. Я подумал, что году эдак в тринадцатом мы могли бы мило поболтать о литературе или о лошадях - где-нибудь в Ревеле (там я, кстати, и приучился читать из немецкого).
     Из-под разорванного мундира выглядывала тетрадка, оплетенная синим сафьяном, - почти такая же, как моя. Я наклонился и взял её.
     Потом, уже после боя, я прочитал содержимое. Оказалось - стихи. Немецкие, конечно. Кажется, неплохие.
     Я подумал, что, может быть, моим долгом будет перевести их на язык страны, в полях которой принял смерть сочинитель, чьё имя мне неизвестно. Окопные затишья между стычками доставили мне какие-то досуги, и я попытался осуществить эту странную мысль.
     Вот что получилось.
     
     Это брань, где не видно исхода.
     Это всходы нелепой вражды.
     Дважды, трижды проиграна кода -
     Но блестит лишь единожды штык,
     Что нам задал последнюю тему -
     Тему подвига? Тему усталости?
     Это, может быть, только оттенок
     Той невольной, простительной малости,
     Что дает нам надежду вернуться,
     Прежним стать, овладеть судьбой.
     В пуле весу - не станет двух унций.
     Это бой. И, возможно, с собой.
     
     Под стихотворением стояла пометка - декабрь 1914-го.
     А вот другие строки, не обозначенные датой, но, судя по всему, записанные позже.
     
     Начинали под громогласье,
     Провожали в поход нас трубы.
     Мы едва изучили в классе
     Пару строк из латыни - и грубым
     Нам казался казарменный быт.
     Нам казалось, что звон копыт
     Приведёт нас во вражью столицу,
     Что коням нашим - скоро напиться
     Из далёкой холодной Невы.
     Поморщинились наши лица -
     Таково-то ходить на вы.
     
     Мы рассчитывали из похода
     Возвратиться под шелест знамён,
     Свято верили - сложат оды
     В нашу честь. Но Господь умён.
     
     Он нам выдал возможность сечи,
     Улыбнулся - и был таков.
     Время лечит? Идём навстречу,
     Тень отбрасывая от шишаков.
     
     А следующее стихотворение я затрудняюсь применить к какому-либо дню или месяцу - страницы сафьяновой тетрадки сохранились не все, некоторые попорчены безнадёжно, иные прочитываются весьма трудно. Эта была надорвана, и мне кое-что пришлось домыслить.
     
     Легче было скопом
     Грязь топтать дорог.
     Легче рудокопом
     Быть - хоть выйдет прок.
     Веселей ловитвой
     Промышлять урок…
     Нас позвал на битву
     С детства знамый рог.
     Дратвой нас удерживал
     Родины порог.
     Слава нам побрезжила -
     Мы переступили,
     Мы взвели курок.
     Тратим, что копили,
     Прячась по окопам.
     Маринеру проще из-под перископа
     Усмотреть торпеде верную мишень.
     Люди мы - иль клоуны из папье-маше?
     
     Действительно, очень странно переводить стихи врага - который, если вчитаться, врагом-то и не был.
     Будет ещё затишье - переведу остальное…
     
     [На этом запись обрывается - в полном соответствии с жанровой традицией.]