Читальня
 
Наша кастетика
 
Городская шизнь
 
Манифесты
 
Касталог
 
Касталия
 
Гониво
 
Les libertins et les libertines
 
Гостиный вздор
 
Форум
 
Культ
 
Периферия
 
Кастоnetы
 
back

 

Анастасия Романова

РАСПУТЬЕ САМШИТЫ ОСОКА



ВЕТРА
"Угрюмая весна, ты смешанных кровей..."
"Как на взлет идут плотины-города..."
"Я возвращаюсь, я возвращаюсь..."
ПОДСЛУШАННОЕ
СЕРБСКАЯ КОЛЯДА
"Он жжет галеры пустомеля..."
"Победили. Натянули лески..."
РАСПУТЬЕ САМШИТЫ ОСОКА
"Явь, Ева, окончание притчи..."
"Темные реки сочатся из уст твоих..."

"Что нам эта земля от Волги до Рима..."
МОРЯ РЕКИ ОКЕАНЫ
"В стекла бьется идзиновый ураган..."
"Маски маски муляжи..."
"Утекает грудастое время..."
ВОСЕМЬ НЕ
EUROPE
ЛОВИ МИМОЛЕТНОЕ
"Девицы-девицы..."
"Улан-Удэ - дорожный шквал..."
"Ветер жмется к земле - я не первая..."
ЦАРСКАЯ ОХОТА

"Cырость, сырость, сладкая стылая сырость..."
ВОСТОЧНЫЙ ФРОНТ
"Мир пригорок, счастье морок..."
"Давайте танцы натощак..."
"Циферблат, отчеканена вечность..."
СЕТИ ГУСЕНИЦЫ
"Толерантные пространства..."
"Ожидание, встреча, где попутный ветер..."
"Безумия, безумия..."
"Эпилепсия судеб, судорога времени..."
ИЗ ... В ИНДИЮ
СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ
"Провожаю тебя, вояжер..."
P.S.


ВЕТРА 

Черноягодные чащи - и леса, леса, леса...
Черемшовые пропащи голоса, звон-голоса,
Шорох, шорох у подножья в ручейках да мотылях,
Ворох, ворох бездорожья на щеках поводыря.

Заплуталая плетница: за кустами - костыли,
Шустр-чуток сон-десница, пустырями не стели,
Пустошь тонко - еле снится, за морошкой - лабуда,
Крутит, прячется девица, глаз - проточная вода.

Зыбь прогалиной понурит беглецов, зверь-звонарей,
Ночь багряна сыпь прищурит с бубенцов глаз-глухарей,
Вертит, топит - в днище дырка, по сучку да по клочку -
Ни мотыгой рвати - киркой, дурачку не вновичку.

За чудесницей-золушкой закромами - кумачи,
Толчет, топчется чернушка, теремами - калачи.
Расписные под корягой острова - сплошь земляны,
Налитые тёмной влагой дерева всласть смоляны.

Гнездья птичьи, гроздья волчьи, ворожит на именах,
Соком дичьим, сучья в клочья всё рябит мох-старина,
На залупе червь угаром - письмена жжёт письмена,
За вратами от пожаров седина, дым-седина.

Крючковатым следом в поле замело, в ночь полегло,
Кто черничным взглядом вздорен - завело всех, повело.
Вдаль с зазориной на пальцах - вереницею в шатрах,
Поволокою скитальцев за зарницей на ветрах.

Небо зеркальцем-узором, голубь вьётся на стенах,
Черноягодные воры на волнах, вглубь на волнах....
В рассыпную пряжу чертят на воде голубизной,
А девица веком вертит на гряде сплошь ледяной.

Свора сизых шелкопрядна - в срам нагие по лесам,
Но ломает чернь нарядна две дуги от колеса,
На болотах в круг - колёса заводили письмена,
Усыпляли кровь из носа да гадали имена.

Посыпали острой щепью, но забылись голоса,
И замкнуть мудрёной крепью не успели пояса,
Но нагие застелили плющ густой по волосам,
Золотили, уходили по лесам, лесам, лесам...

Всякой сволочи нет толку в серебрёных именах,
Льются бабочки по шёлку за зарницей на волнах.

1998 г.
  наверх



                                   А.П.

Угрюмая весна, ты смешанных кровей,
Кто стёк, а кто со сна с прицелом меж бровей.
Под сердцем белизна двупалых лебедей,
Палёная весна, шалава площадей.

Безумец принял яд из девичьей руки.
Неосторожный взгляд, движения легки,
Движение в провал, викторианский след,
Проигран карнавал, нашёптанный сонет.

Промежности теней, надтреснувший кларнет,
Чьи губы холодней, когда их вовсе нет,
Чьи смятые глаза, когда кострище лиц,
Пустующий вокзал, отдохновенье-блиц.

Отдохновенье душ, песочные часы,
Предсумрачная глушь под бдением росы,
Удушье подшофе, бегоний дежа вю,
Забытое кафе, седое I love you.

Седое моn ami и отстранённый жест,
На выдохе аминь, взгляд в зеркало - инцест,
Обглоданный намёк намеченных морщин,
Насмешливый упрёк беглянки без причин.

Насмешливый зверёк, прозрачное клише,
Два всплеска поперёк глубокого туше.
Так, может, кто-то знал, где прячут лебедей?
Проклятая весна, ты смешанных кровей.

1999 г.
  наверх



Как на взлёт идут плотины-города,
Дождевая льёт на улицы вода.
Всё те лавочки, девицы, конфетти;
Всё та музыка - кошачий травести.
Ветер, ветер - это музыка пути,
Оглянуться, как умыться, обойти.
Помнишь, помню: придорожная пыльца,
Тёплой солью время сыплется с лица,
Видишь - вижу - здесь игривая печаль,
Рассмеяться, разрыдаться невзначай.

Что нам в окна будет биться до зари? -
Стая птичья приземлится у двери,
И, как прежде, будет в спину подгонять
Гул колодезный. А музыку ту вспять
Мы на волнах парусом взметнём
И закрутимся, и выпьем-запоём.
Чтобы горче, чтобы слаще да навзрыд,
Воля-волюшка без толку, без обид.

2000 г.
  наверх



Я возвращаюсь, возвращаюсь,
На тёмных улицах джихад,
Я возвращаюсь и не каюсь,
И тычусь, тычусь наугад.

А на Востоке дремлют турки,
У персов золото в пыли,
И Запад в чреве Демиурга
Качает маятник былин.

И в безобразной Праге ветер -
Он в Курдистане рвался прочь,
Пастух порывисто ответил, -
Ему нужна глухая ночь:

В горах, шалеющих от неба,
На остро выжженной степи,
Крежу, сползающую в небыль,
Ливанский кедр застеблил.

Я возвращаюсь, возвращаюсь,
Быть может, всё предрешено, -
Я на кресте своём вращаюсь
И сыплю время, как пшено.

А вы поклонствуете стенам,
Но шаг отчаянный - не бес,
Пока ветра сквозят по венам
Смех режет линию небес.

1998 г.
  наверх

ПОДСЛУШАННОЕ 

"Я беглый раб, я безработный,
Отступник стружковых теней,
Ремесленник пустых отелей,
Наместник глянцевых земель,

Отшельник рухлых подземелий,
Я тунеядец, быстрый яд,
Впотьмах чернёного надлома
Бесстыжих сукровичных чад,

Совокупление Содома,
Отыгранный немой пассаж,
Перстом обглоданных изысков
Бесстрастный топкий абордаж.

Пристрастный искус обелиска,
Дурная оторопь хлопка,
Позёмка тесного стенанья
Пристойной мякоти лобка.

Настой сандала ожиданья,
Крещендо перекрестья рук,
Солдат не признанный солдатом
Ввиду осмеянных заслуг,

Танцующий в провале атом,
Выстукивающий полонез,
На тыльном обороте льдистой
Ладони лимбовый надрез,

Где врёт псалом евангелиста,
Где мир проеден до пупа,
Наколотый на всхлип предплечья
Огарок беглого раба,

Сиюминутное увечье,
Мазок по зеркалу часов,
Мелькающих сквозь сон столетий,
Давно подмятых на засов..."

Он вышел вон, плясунью не заметил.

1998 г.
  наверх

СЕРБСКАЯ КОЛЯДА 

Босиком по мокрой глине - мимо глаз,
На пружинистом трамплине - ловелас,
Дирижабли поднебесья - рукоять,
Опрокинуты залесья - колдовать,

Колдовать на белых стаях - ипостась,
И руками тронуть мякоть - благодать,
Наливное лоно память - извелась,
На втором кругу растаять - пролистать,

Пролистать, перевернуться на язык,
Дни озёрные пригнутся за кадык,
Где паясничает время без чулок,
Там пригурошнями семя поит слог.

Слог силками потешается - струна,
Матерщинник сокрушается - со сна,
Вирша-лист летит вишнёвый с валуна,
Да над всеми насмехается луна.

И луна косой колючей - по щекам,
Ягодицы сном навьючит - по рукам,
Шест обвитый молодою бузиной,
Пляски свита баламутит за стеной,

Стены хрупкие - столетья скорлупа,
Шлюпки хлипкие - нелёгкая стопа,
Свет в залесьях - только беглая вода,
Лейся, тонкая, на белогорода...

1998 г.
  наверх



Он жжёт галеры, пустомеля,
За пустословом чистотел,
А на печи нагой Емеля
Холерной бражкой пропотел.

Веленье щучье, рыбьи дети,
Подпорка глаз, синюшный вздор,
Я, затаившись в пистолете,
Крадусь, чтоб выблевать в упор.

Настенный маятник, отрыжка,
Беззвучно лопнут словеса;
В груди песочная одышка,
К нектару ластится оса.

Осла в подарочной обёртке
Кто на лохмотья променял,
А я прикидываюсь плёткой
Пришпорить беглого коня.

День лобызается с издёвкой,
У девки блядские уста,
А я щетинистой верёвкой
Хватаю время за сустав.

Устали гнаться за воровкой,
За отстающими гонцы,
Скрывают утлую неловкость,
Да на лопатках бубенцы.

В трактире Шивы из сортира
Выходит бледный мальчуган -
Какая гнусная сатира,
Какой бестактный балаган!

Ночь - кабаре, святые ранги,
Подрамник выкрашен в тон брызг,
Гноится сукровица ранки,
Глухой портье не слышит визг.

В окне солома, пух и ветер
Елейный тянут разговор,
Схитрит Емеля в пируэте,
Вздохнёт и выстрелит в упор.

1999 г.
  наверх



Победили. Натянули лески.
Раскачали маятник небес.
Кто танцует ночью арабески,
Пролетая мимо или чрез.

Кто целует карту мира в чресла
И потягивает херес за бортом,
А кому-то море мнится пресным
Фельетоном с вымученным ртом.

Клёш-жасмин цветастой юбкой вьётся
И цепляется за жимолость песка.
Терпсихора дважды обернётся,
Губ коснётся кончиком соска.

1999 г.
  наверх

РАСПУТЬЕ САМШИТЫ ОСОКА 

Я знаю, они за чертой -
Паломники скомканной грусти,
За скошенной блёклой травой,
В проталинах топкого устья,
В малежнике под простынёй, -
Ведут счёт калиновых лет;
Я слышу, они за спиной -
Налипнувшие на планшет,
Бесправные тихие бестии,
Отравленный сомой узор.
Немое-слепое известие
Червонный несёт приговор...
И тщетно умение прясть,
Озябшие своды сефиры,
Где зяблик кружится, и всласть
Пьёт гущу крутого чефира,
Напьётся и тотчас увязнет.

Без промаха и без боязни
Стреляют в жар-птиц на бульварах
И мчатся в буфет, как татары,
Предпрестарелые пары;
Удачливый лётчик-атлет
Устроит воздушный балет,
Он, взвинченный, сдует проспект
В тартарары за Канары, -
Купите последний билет!

Где голос пронзительный: стой-ка! -
И происки псов по помойкам,
Солдатская крепкая стойка:
Покойникам спать всем! По койкам!
И город проглотит шараду
Приказов покорным быть в роте,
И мальчик трёх лет при параде
Ткнёт пальцем во всех, кто жил против.

Я вижу, дороги легки,
Из города в город порожние, -
Упасть, приподняться, с руки
Стряхнуть соль камелий створоженных;
Тревожная оторопь, тлен,
Напасти влекущих сановников,
Проплешина высохших вен:
Виновник! Введите виновников!
Поклонники: косточкой пыль
Тревожит проторенный певчий,
Рисует бескрылый ковыль
Силуэты чумных гуттаперчевых...
Считает ли кто остальных?

Отточит ли нечет очерченных,
Отпетых, летящих, затерянных,
Где время не терпит залеченных,
Столетья не помнят поверенных.
Гомер - пересмешник имён,
Эдипу старуха-любовница
Вверяет свой эмбрион
Грудастой музейной смоковницы.
И к свету летят корабли,
Цинга бал справляет под парусом,
Штурвалом титан-исполин
Игрался украдкой с Танатосом, -
Не лучше ль задраить окно?

А ярусом ниже сукно,
Венки поднебесья колышутся,
Вы пейте коньяк и вино,
Станцуем?
Никак не надышитесь?
Угар, меж словами удар,
Две скрипки, смычки, пистолеты,
У бренди особенный дар:
Мы все здесь сегодня эстеты...
Мы все здесь сегодня вольны
Разменивать тени на драхмы.
Считает ли кто остальных?
Где ведают ветром и прахом?
Останется мир без сумы,
Где жмутся паломники грусти? -
Поморники ищут войны,
Предатель дрожит в захолустье,
Сапфиры, самшиты, коньяк,
Палитра, распутье, осока,
Ты шит-перешитый дурак -
Высокий трамплин у истоков.

1999 г.
  наверх



Явь, Ева, окончание притчи,
       колодезная вода.
Топи, неточность, Ницше, нищие
       бродят туда- сюда.
Может быть, будет, было некстати
       статичное соло небес,
богов, бесов, сволочи, рати,
       вечно сбегающих в лес,
       вечно сбавляющих вес,
       вечно сбегающих вниз
              по
                     ступенькам!
              Вниз,
              через голову,
                     напалом,
                     обломом

летящих в своё подпространство,
       на ступах корочки льда,
каждый из них умирает от пьянства,
       от жизни,
       от вшей,
              неразумных идей,
       без следствия и без суда.
Скорей восемь нет, десять да!

Предпочитаются пьяные верфи,
       тёмные русла отчаянья
людей, полуфокусников, полуэльфов.
       Готовы? Валяйте, отчаливаем.

Нокдаун, Адам, окончание притчи,
       колодец, капканы, Содом.
Топи, непрочность, наставники дичи,
       конечно, сжигают свой дом.
День в унисон с преждевременной скукой,
       сонная шаткая снедь,
Буйством растений, одержимостью звуков
       успеть переспать, переспеть.

Успеть отпустить, отлететь от идущих,
       след в след, за холмом бурелом.
Свободен, фриволен, прощайте! Отпущен
       вниз по ступенькам - разлом.
Вниз
       по
              ступенькам финалы комедий,
                     трагедий тщеты, - от винта!
О, голый философ, грубоватая леди,
       сердечный удар, суета.

Да!

1999 г.
  наверх



Тёмные реки сочатся из уст твоих,
кровоточат лица твои.
Ты отворачиваешься, теребишь хроники смертных,
ты вспоминаешь.
Сожжение Сует, торжество суетливых,
время!
Я узнаю тебя, твой авторский почерк,
который ты так старательно прячешь в древесной мякоти лесов,
на песчаном океаническом дне.
Но я вижу ссадины на перламутре морских раковин.
Слышу хриплое дыхание гор, изнемогающих
под твоей смертоносной тяжестью. Я вижу, как ты потешаешься с птицами, засылая их ветрами
за линию горизонта, а само извиваешься
тенью облаков.
Я вникаю, я чувствую твою силу.
Я готова ненавидеть тебя, но я вижу, что в тебе больше жизни,
чем в мире, который ты ежесекундно убиваешь.
В своём лоне ты носишь прекрасные изумруды,
и каждый раз, когда петля смыкается на твоей белоснежной шее,
ты, как бы ненароком, подбрасываешь пригоршню
к свету,
и тогда на землю сыплются сияющие обрывки мира,
которому дарован ещё один шанс, ещё одно
милостивое дуновение тепла.
Терпеливо, день за днём я вычисляю тебя.
Как ты бродишь в фиолетовой тяжёлой тени
сфинксов,
потерявших счёт бестиариев и героев,
прогуливаешься по Лувру, разглядывая
рассеянно-величественные лица рыцарей, так и
не распознавших в нежных чертах прекрасной дамы лица сестры Озириса - или твоего лица?
Как ты всматриваешься в дряхлые тела твоих
пленников, шныряющих по городам мёртвых.
Ах, как они хотели быть спасены.
Но ты внимательно следишь за ними, за движением
их чёрных огромных языков, выливающих на холсты пурпурный ужас
помешавшегося пространства.
Как ты дремлешь под сенью бодхи, истекая
ядовитой слюной, пока монахи танцуют
с крестьянскими юношами.
Как ты цедишь из недр памяти молочную хаому,
и тебе кажется всё мало, в то время как капли нектара блуждают по золотистой коже, по волосам смертных.
Они пьянеют, как дети, и танцуют в такт звенящему
головокружению, они не знают наверняка, но ты-то знаешь, что они обыгрывают тебя ровно на один шаг, ровно на вечность.

Но пока они танцуют, ты их властитель, их
покровитель, их случайность, их провидение, их ловушка; впрочем, как и они, - твоя.

И я отдаюсь тебе.

2000 г.
  наверх



                                          С.Т.

Что нам эта земля от Волги до Рима -
Здесь нордический блеск - всегда перебор,
Когда метятся в цель, но проносится мимо, -
Здесь другая мелодия, другой коленкор.
Птичья светлая рать - соколиная песня,
Под стокатто дорог, кровеносных ручьёв -
Кто осмелится вспрыгнуть на волнах отвесных
И отстукивать ритмы прекрасных боёв.
Этот ветер один, негодяйский и подлый,
Подстрекает на каждом случайном шагу,
Сам себе господин, Богу будет угодный, -
На канатную верфь на лету, на бегу.
Это только начало, ведущее в бездну;
На алтайских высотах, на тайских туфлях
Этот мир так нелепо игриво исчезнет,
И стучащие в ритм пропоют ноту "бля".
Это только конец, уводящий на волю,
На мадридских часовнях, курдских шатрах,
Кто ещё здесь не ранен, кто ещё здесь не болен -
Влёт нордический вальс станцевать на ветрах.

2000 г.
  наверх

МОРЯ РЕКИ ОКЕАНЫ 

Реки, реки!
Я войду в одну.
Она будет пить меня.
Я буду пить её.
Мы будим любить друг друга.
Тс!
Я слышу музыку речную,
На белых красных берегах;
Беру шкатулочку ручную,
Верчу её в своих руках.
Она податлива нескромно,
Я загляну в неё, и вот -
Страна проляжет, густокровна,
И королевна проплывёт.
Она в зрачок мой улыбнётся,
Царапнет скулу и - айда!
В ладонях тихо встрепенётся
Речная стылая вода.

Море, море!
Я войду в него.
Я буду слушать его гул,
Оно будет насмехаться над моей солёной кровью
Оно будет любить меня,
Я буду любить его.

Ша!

Я слышу пение морское,
Пристану к стае птицерыб;
Меня, как раковину, вскроет
И спрячет в груде гневных глыб.
Вот я лежу солёной тварью,
И жадно пью далёкий свет,
В то время как отцы Италии
Спешат пить яды. И навет
Несёт морская свита к волнам.
Здесь время ах как не у дел,
Душители на дне безмолвны,
А ангел мимо пролетел.

Океан, океаны!
Они войдут в меня, растерзав мою кожу.
Я войду в них жалкой бескровной песчинкой.
Они будут швырять меня, подбрасывать до горизонта.
Мы будем любить друг друга.

Гэй!..

Я слышу посвист океана,
Крик в оглушительную вечность,
И рваная стальная рана
Сойдёт за миг, за безупречность
В объятьях нервной, пылкой пены -
Сопровождать его до края.
Он разливается по венам,
Сгущая кровь и, умирая,
Сыграет, отболит, остынет,
Отпрянет от прибрежной пыли,
Страна-шкатулка следом сгинет,
Как и бессмертие, - навылет .

Реки, моря, океаны!
Я войду в вас,
Я буду шептать вам нежные слова.
Вы будете укачивать меня вместе с миром,
Мы будем ненавидеть,
Мы будем любить друг друга.
И только птицы заметят нас под своими крыльями.

Шшш!..

2000 г.
  наверх



                                          А.П.

В стёкла бьётся идзиновый ураган
Одиночества, страсти, сияния,
Поражения, почестей, - балаган
Ветрожжения и солнцестояния,
Состязание сердца, излома времён,
Светобдения, виноброжения.
Ларчик выцыганен, приотворён,
Из залесья начнётся движение.

Кому только бы дотянуть до небес,
Перемахнуть через известь жжёную,
Где чернёная патока лиходеев окрест,
Шелудят перстом умалишённые.
Какую странную плавную игру на ножах
Вытанцовывают седые воины,
Сноумышленники чудачат мир впопыхах,
Моря вздыблены, обеспокоены.

Мир штормящий камлает - и полон зал,
На окраинах сторожевые башни,
Но никто не заметил, как исчезал
Горизонт прошитый, раскрашенный,
Как распахивались его рукава,
И слетала молва белокрылая,
Копошилась, мешая с лазурью слова,
Торопилась, плутала искрила и

Ослепляла колодезную колыбель
Рек-околиц, рек закольцованных
И прибитых к пристанищам кораблей,
Городов-якорей расфарцованных.
И никто или некто, незряч и незрим,
Заметался, следы запутывая.
И над пашнями влажными пенистый дым
Провожал пастушек, укутывая.

А бродяжная соль - лишь один вариант:
Рукотварное, обуянное.
Абордажные реяния, пересмешников старт;
Время вздорное, окаянное.
И скитальцы в кромешные дали летят,
Вслед за ними батрачат столетия,
И весёлый бродяга сбросит наряд -
Одинокое многоцветие.

1999 г.
  наверх



маски маски муляжи
дни несносные пажи
детский стульчик цепкий лапоть
перекрёстки жаждут сцапать
покосившуюся дверь
без причин и без потерь

две занозистые клетки
оглушённые кокетки
опостылевший псалтырь
врут дороги рвутся вширь
и сопят зрачками томно
без изяществ для бездомных

с поволокой для больных
кривоватых и чумных
обгорелых попрошаек
превращающихся в чаек
в отражениях зеркал
допивайте свой бокал

напевая свою гамму
тридцать три жжём мелодрамы
за фальцетом баритон
танцевать здесь дурной тон
два сюжета на поклон
бесконечный длится кон

мы выигрываем в кости
кусок жизни горько-постный
завирают гости в тостах
овцы блеют на погосте
подними безногих дам
в спину бросят не воздам

воздаваться возноситься
предаваться степениться
отрываться от винта
смотришь в глубь
она не та
истерическая нота
наливная простота
ночью выебли кого-то
в основанье живота

1999 г.
  наверх



Утекает грудастое время
за порог, наутёк, наугад;
вызывающе вылизал темень
свет сплетённых в кулак эстакад.
На венерных поверхностях сонных
бьются нервные блики огней,
вздох и выдох, как ветер, бездонны,
как бездомны обители дней.
Полонянка смеётся над пылью,
убегаю вдогонку за ней,
город вычертил известью крылья,
землю выветрил чёрт-суховей.
Под ступенями спрятана лодка,
в горы вросся замёрзший ковчег,
и расслабленной лёгкой походкой
та беглянка спешит на ночлег.
Человек в плаще, вспухшем от тела,
убирает в карман кобуру, -
как старуха когда-то хотела
мчаться вдаль на солёном ветру.
Может, лучше валятся в канаве,
где проглянет мясистое дно,
а потом ослепительной паве
перепачкать коленки говном.
У дорог ниже пояса грыжа,
у небес на ресницах смола,
и на влажные губы бесстыже
льётся ржавая шаткая мгла.
С кровью сплюнешь без жалости имя
да курчавый локон пригнёшь.
Мы хотели б казаться иными,
станцевавшими смерть ни за грош.
У дорог есть подкова на счастье.
У беглянки на сердце печаль -
рассмеяться, как бог в одночасье -
сушит губы голяцкая шмаль.
На доске чертят формулу мира:
мел чудит свет в фиалковый след,
храм в три дня три задиры-сатира
семисферно глотают в обет.
Семь огней, застревающих в глотке,
по-хозяйски пинают в Аид;
под ступенями плавает лодка -
по ночам в ней тоскует хасид.
В придунайских полотнах прореха -
брызжет воск из драконьих глазниц,
знак змеиный, понурый на вехах,
уползает в зловонье гробниц.
Из щелей тянет прелым и стылым,
пуля в лоб и в чернилах лицо,
город мнит убиенным, унылым
треугольником, рвущим кольцо,
беловодие манит туманом,
апсиданом расчерчен балет,
свет покажется бесам изъяном,
просто мелом - фиалковый след.

У дорог ниже пояса грыжа,
у небес на ресницах смола,
у даосов прищуры бесстыжи,
и сочится за шиворот мгла.
В города убегают столетья,
время грудь уминает в корсет.
Вечность. Сон. На исходе день третий.
В небе яркий фиалковый след.

1998 г.
  наверх

ВОСЕМЬ НЕ 

только не
фарисеевы изящества многословия
только не
гордыня менял исполненных тоской и отсутствием
только не
заискивающие страждущие властители
только не
завистливые смятенные
только не
равнодушные забывающие
только не
ненавидящие малодушные
только не
дважды отрёкшиеся
только не
торговцы абсолютом и абсурдом
только не

1999 г.
  наверх

EUROPE 

вот цветы и рестораны
на бульваре Сен-Жермен
мостовая куртизанок
где шпионит полисмен
где учёные педанты
водят жён на вернисаж
где прохожие галантны
и пижонский променаж
завершают трубочисты

там где лавка букиниста
где Рабле и Ришелье
Казанова за кулисой
ждут циркачек ателье

заходите заходите
поспешите поспешите
словари былых изяществ
все катблоги искусств
философия чудачеств
и глоссарий тонких чувств

заходите убегайте
оставайтесь на десерт
опьяняя поджидайте
дам осенних пышных лет

ночь в кафе и ресторанах
на бульваре Сен-Жермен
слишком поздно слишком рано
вы касаетесь колен

поспешите поспешите
на мансардах суета
галереи ждут закрытья
и часовня заперта

Belle Silvie о шансоньетка
Musicien из-за бугра
граф Жермен на табуретке
засыпает до утра

1999 г.
  наверх

ЛОВИ МИМОЛЕТНОЕ 

желтушной поступью откликнулись туманы
болотистые сны осточертели
всю ночь они ворочались в постели
под бубны дряхлого угрюмого шамана

деревья - это души невидимки
по-птичьи трепетали за плечами
в лицо дышали судорогой печали
языческие боги-недоимки

огниво вирши земляничные поляны
где кажется младенцем вздрогнуть просто
помазанное сомой миро-просо
заброшено за тёмные курганы

в ил скомканы послушники течений
выманивающих пульс речных наречий
а чужестранец - лодочник увечий -
пугается трехстишьем разночтений

замысловатость блика из фарфора
из глины тянет набожные лица
на набережных воздух как корица
днём корчится невидимым узором

минорная безвременность горенья
полунамёк повстанцев из Эдема
акмэ преувеличений и дилемма
у резюме отточья повторений

бегущие взойдут на эшафоты
взрывая то что по привычке недо
а тьма меж тем за долгою беседой
глумится обескровленным цейтнотом

неразрешимый равнодушный Янус
за будущим влечёт свою причинность
хранит свою двуполую невинность
бессмысленным холодным жестом манус

бегущий только тень за поворотом
воспоминанье вылощенных пятен
где Заратустра станет непонятен
но завершает выстрелы полётом

над зыбями отчаянны нагие
пред мороком обманчивых листаний
проигрывают нити расстояний

а высекут губами carpe diem

1999 г.
  наверх



Девицы-девицы,
Ситец - локоть - спицы,
Маятник клубится, умереть-напиться.
Бессмертие-золэшка, золото червоное,
Нашептать на ушко что-то непристойное.
Праздник вне закона. Дети аргонавтов.
Боги редко склонны танцующих оправдывать.
Где течёт река, плещется форель,
С пустяка расплачется, взвинтится свирель.
Пашни в молоке, тёплая земля.
Медовое саке житниц на полях.
Убегай, тревожная спелая вода,
Поспеши, порожняя мутная звезда.
Я прощусь с опалевой околицей небес,
В этом гулком мареве жить - и наотрез.
Окаянны молодцы - братья глухари.
На току расколятся - выживи, умри.

2000 г.
  наверх



Улан-Удэ - дорожный шквал,
Прохожий азиатский вырез глаз,
Гостиный двор, двусмысленный причал,
Гортанное укачивание фраз.
Мы забываемся. Мы будто бы во сне,
Небрежно сглатывая километры,
Смыкаем губы, учимся краснеть,
Подтачивая предплечья ветра.

Восточный край - прерывистая нить,
Обвал и голововскруженье,
Периферия нави - переплыть,
Махнуть рукой вслед эйфории жженья.

Два сгустка плоти - молчаливые плевки -
Неровные дорожные утёсы...
Да мы легки, непостоянны. Далеки,
Шаги многоголосы под откосом.

Отказ - божественной десницы череда,
Здесь, на краю кумысовых застолий,
Мы ищем, мы смеёмся, - что тогда,
Когда герой додуманных историй
Придёт, присядет шумно у стола,
Затянется "Герцеговиной Флор".
Где брешь, где выстрел, где на вздохе мгла, -
Затянется под утро разговор.

Узоры вздорные сквозь дым веди,
Нанизывай на шею черепицу...
Но он торопится, ему пора идти,
Он разбредается и мнится, мнится...
За перевалом тёмное пятно,
Гул за чертой: мы слишком суеверны -
Бродяги варят на обочине пшено,
Похожие на них, мы прячемся в тавернах.

Оседлая печаль, причал, камыш,
Ночь спотыкается о ночь, зеркальная химера,
Ты уплываешь, убегаешь, ты не спишь?
Рубец на горле - тёмный тлен Венеры -
Она крадётся и ломает каблучок.
Взгляд поперёк окна, где в памяти обмолвки,
Что смертны и причастны. Ни при чём.
В саду Эдемском - дети-полукровки.

1999 г.
  наверх



Ветер жмётся к земле - я не первая
Прячусь в рваных его подштанниках,
Кто-то буркнет мне в ушко, мол, стерва я,
Неугодная из лишайника.

Полуголая да полудикая,
Прорезиновая матрёха румяная,
Ртом кривым всё шиплю да окрикиваю
Ветер пуганный и безымянный я,

Ветер высосанный несвоевременно
Из земных желобков искрометчивых.
Лес кустится, дождями беременный,
Да, качаясь, небо высвечивает.

Опрометчиво, обжигающе
Он хватает меня за запястье,
Убегающе, отпирающе
Пропасть ширится там, где отчасти я,

Где отчасти он, где глаза зелены
Он прищурит борею встречному,
Там, где солнца прицел, значит, мы спасены
И сплетёмся в черту быстротечную.

1999 г.
  наверх

ЦАРСКАЯ ОХОТА 

Кровят ли весенние дымные горькие завязи -
Так выпейте, выпейте сточную воду до дна!
Увитый над пропастью колкими гнёздами занавес
Едва ли набух, но зато как она голодна, -
Шалунья старуха, арабская пряжа на выданье,
Княжна мутноглазая, жидкая сталь в рукавах.
Её ли колоссы вздымаются полем невиданным,
Её ли колодцы трубят из мещёр, и на львах
Она выезжает из бездны; охотами царскими
Гудит, изнывает заутренний палевый свет,
Палёное золото сыплет на камни дамасские.
Охотница спляшет под лютню, свой выжженный след.
Плясунья оставит на выбитых стёклах часовенных
И длинною тенью проляжет на илистый зной.
Идут караваны в тыл Гоби, монголами словлены,
И дикие стаи поют птицеловам весной.

2000 г.
  наверх



Сырость, сырость,
                  сладкая, стылая сырость
подтопила портовые пристани. И корабли
уповают на чью-то суровую тихую милость,
чтобы враз острием оторваться от тёплой земли.
И от края до смерти,
минуя сторожки, буфеты,
чтоб промчаться под ветром,
скрывая минутную дрожь,
вспомнить, как целовала корму Виолетта,
и любили валетом наколотые на нож.

2000 г.
  наверх

ВОСТОЧНЫЙ ФРОНТ 

Здесь тот герой, который вечно убегает...
Застенок вышки, линия огня -
Чей поединок, захлебнувшись, прогорает
До половинчатого выстланного дна.
Замкни меня!
Рискни и ты увидишь
Пролёты, пульс зрачков, провал.
А чужеземец зыбь кропает нам на идиш,
И зачумлённые рядятся у зеркал.

Плевать. Ты слышишь, снова мимо -
И города проносятся. Туман...
Здесь невесомость снов, друг другу мнимы
Окружности теней, чела - дурман.
Процессии небес над толчеёй эпохи:
На ярмарку ворота взаперти,
Где занавес истлел, в пороховницах крохи,
Бежим! И, может быть, успеем навестить

Страну, в которой прорваны пространства,
Восточный фронт, пожухлая печать,
Где одиночество - убогое шаманство
Безликих улиц, не готовых отвечать.
Витрины поражений, тьма-гирлянда
Бесславных дат, где перебежчик вор,
Где арестанты с безразличьем ждут команды
Убраться вон и выстрелить в упор.

Следы, следы затёрты на перроне,
Единогласны выходцы морей,
Старик таксист взгляд скосит на иконы...
Вино... Метелица... Курок... Скорей... Скорей...
Мишень. Торопятся, галдят солдаты,
Белёсый мальчуган, дыхание, прицел,
Убраться вон... Слюнтяи, аты-баты,
Позор. Забвение для всех, кто уцелел.

Ах, эти паузы. И миф здесь не окончен,
Хотя уже прощались с ним не раз,
Утопии... На штукатурке мир неточен,
Сквозит и пролетает мимо глаз.

Каркас: сегодня вы по-прежнему ведёте
Всё ту же партию, всё те же голоса.
Пусть наше время прострелили на излёте -
Спикируют навстречу полюса.

1999 г.
  наверх



                               О.Ф.

Мир пригорок, счастье морок,
Окурков клёв береговой,
Стало быть, нам слишком дорог
Миг дорожный, беговой...

Ты показался мне чудовищно несчастливым
гость ветряных станиц, прокажённый паяца,
вырисовывающий странный раненный танец
в тёмных зал-ивах,
мир видится тебе дурным пасьянсом, пассажем,
бессмысленной игрой в кости,
наконец, чужестранцем,
бегущим от добрых вестей.
И сразу хочется зарыться в постель,
смахнуть тень с лица, очнуться или умыться.
Помнишь Степного волка, Эммануэль?
Пробуждение сложнее, чем забытье - глиняная черепица,
и - вновь бесконечные перетолки, чаепития в пять часов,
частоколова твердь, сукровица,
время заперто на засов, - пародия
на бессмертие, - бледнолица
круговерть парадигм и почестей,
несущественных ныне околиц, затей,
сражений, пророчеств, проигранных городов.
Отверстия воли оставлены на волю чертей и воров.
Играй, дуй в дуду, оборванец!
Опасающийся страстей и потерь,
чужестранец выкарабкается через дверь,
оставь его и играй,
посмотри, на что ты годишься, шаткий бродяга.
Здесь, в мутных водах, есть смысл бежать без оглядки,
но играющие в прятки всегда заглядывались на рай -
его дышащие влажные земли отваги,
и в точности здесь, когда шпаги обнажены,
время скупо и продажно,
никогда не слыло единомышленником початого карнавала,
будет уместно спросить: кто есмь мы?
Хотя, впрочем, и это не важно.
Остаются путаные следы, наковальни, облавы, провалы,
и корчащиеся герои на заставах забытой войны.

1999 г.
  наверх



Давайте танцы натощак,
давайте время натощак,
здесь расцелованный дурак,
без памяти, без слов, без драк....
Мы на торчке, мы на крючке,
опились белены, сакэ...
В пыльце, в озоне, коньяке,
ньюансы - к чёрту , - налегке.
Романс пою, романс жую,
земля сдирает чешую,
отшучивается ай лав ю
на ноте до, на цвете блю.
К чему, ты скажешь, - взлёт, конфуз,
вся эта дурь, весь этот блюз;
в сиянии речных медуз
две трети снов без слёз, без луз,
в которых копятся слова,
сочится липкая смола,
на щиколотках роится мгла?
А к чёрту всё! Да трын-трава!

Врагов всех в сторону от бурь,
от наших вздорных пряных бурь,
здесь будут звуки, будет дурь
и оползни - сшибать лазурь;
лазурь непрочных берегов,
порочных вод, тугих силков,
сетей, верёвок, решета,
жизнь для народа - смерть шута!
Такая мерзкая тщета,
для суеты всё суета,
для маяты здесь пустота,
для нищих духом - нагота.
Я выбираю наготу,
я выбираю пустоту,
я выбираю суету,
беру и то, и тех, и ту,
иду в объятия шута,
как рикошет из решета!

Эй, серый карлик на плоту,
тебе кранты, тебе в пизду! -
Плотина взорвана - иду
в объятья гибкие, в саду,
туда, откуда есмь мы есть,
не много чести - даждь те днесь,
от поворота, от балды
нам мир даёт алаверды,
так и останется нетрезв,
убраться с ним, убраться без,
какая разница, дурак,
станцуем с нами натощак,
давайте с нами натощак,
всё будет влёт, всё будет так,
в садах взметнувшихся атак
плотина взорвана. Ништяк!..

2000 г.
  наверх




Циферблат, отчеканена вечность,
Силуэты гравюр, вертикаль,
Стрелы - половцы, нить - безупречность,
Бесхребетная зыбкая даль,

Шаль зеркал, поволока мгновения,
Отражения - света силки,
Жаль плывущие прочь от гонения
Нарисованные маяки,

Отрешение - стартовый выстрел,
Ветер ветви запутал, растёр,
Манит тихо нависший регистр,
Бисер выпотрошил на ковёр,

Лебедей отпустили на волю,
Дикобразов попрятали в норы,
Нам гулять по широкому полю
Циферблата. Просторы, просторы...

1999 г.
  наверх

СЕТИ ГУСЕНИЦЫ 

1.

В плащ дорожный она оборачивается,
Разбегается по сторонам,
Сеть расставит, сама раскачивается,
Счёт ведёт по минутам и дням.
Безделушка-старушка путей.
На распутье ввязались в войну,
Ожидая дурных новостей,
Исчезали в далёком плену,
Заплутали, канули в воду.
Змей-старуха хвостом замела:
Войны-воины, что вам свобода,
Для кого, мол, я сети сплела?

И старуха шьёт-развлекается
Да на шлейфе кроит аппликации -
Чьи герои о швы спотыкаются,
Чей избранник срывает овации?

Эх, пульсации прорванной пряжи,
Узелков издыханный полёт,
А помазанник скромно наряжен,
Он полотна сжигает и мнёт.

Удаляясь на тысячи сажень,
Наблюдает теченье времён,
И печалится, что не отважен -
Для старухи дворец отворён.


2.

Городские ворота украдкой сворачивает
Она в рваный подол не спеша,
Старуха-беспамятство строки подтачивает:
Строки - гашиш, черемша.
Их она пальцем выписывает,
Обмакивая в молоке,
Слова, слова! Как старуха завистлива -
Сражения на сквозняке.

Постоянно дыхание слова,
Бесконечно искание смысла,
И сомнительны снасти улова,
Пустота коромыслом повисла.

В индийских одеждах она улетучивается,
В гипербореях - гиперплацдарм,
Королевская кобра в шёлке накручивается
На тишину омертвевших казарм.
Саван в углу дорог опустевших,
Флотилия вспенит чужие моря,
Вскрик опоздавших, измученных пеших,
Они потеряли своего короля.

Они потеряли всё, что искали,
Они забыли всё, что умели,
Были дни, когда им рукоплескали,
Они пели; клубились восточные хмели.

Жизнь солдатская - прочь, против малых страстей
Тонкой струйкой вобратку прокручивается,
Это нам ли, скучая, отвечает метель,
Небо серое волнами вспучивается.

Поднимается выше и выше,
Выпад, взмах, не достать рукой,
Ты услышишь, конечно, услышишь
Птиц кричащих, не ждущих покоя.

Строчка, шов, шелковистый нектар,
Ты забыл, я забыла, расстреляны,
На морозе плывёт белый пар
Тех секунд, что так гладко расстелены.


3.

С сомнением входит в другую комнату,
Обнимает безногих гостей,
Одежды кобры-старухи распороты,
Хитросплетения платьев-сетей.

Сети рваные, ночь закопчённая,
Птица воздух крылами скривит,
Это мы меж сетей, увлечённые,
Обличённые словом меж плит.

Чья тенденция - движения мимо,
Наедине - движение в сторону,
Это злая игра в пантомиму,
Кто разделит поражение поровну?

Это терция нот у виска,
Чей-то полуприкрытый рот,
Это взгляд от рывка до броска,
Это бунт и подтопленный брод.

Тень за змейкой следом закручивается...
Там ранетки поспели в саду,
Где королевская кобра превращается в гусеницу,
И солдат умирает в бреду.

1999 г.
  наверх



Толерантные пространства,
ветродуи-сквозняки,
вертихвостки оборванцев
обуяли у реки...
1998 г.
  наверх



Ожидание, встреча, где попутный ветер,
Вздыбленная грива, где ты ночевал,
Дует дуэт северный, дверь срывает с пйтель
Ветер не ответил, вскрикнул и умчал.

Осень, осень пышет, ночь неровно дышит,
Плещется за окнами тёмный океан,
Тянутся дороги, дороги костровища,
Свет на полустанках, золото цыган.

Смутное волнение - где-то... Где-ты? Где-то...
Танцующий над пропастями не посмотрит вниз,
Трещинки, запястья, губы отогреты,
Разыграем счастье, выкатим на бис.

Выкатимся из... Парус из сатина,
Арлекины плачут, мачтовая высь,
Заплываем в реки - свет ультрамарина,
Быстрые флотилии здесь пересеклись.

1999 г.
  наверх

"Б.В." 

Безумия, безумия
Уродцы мостовые,
Низовия Везувия
Да липки неживые.

Кривые невесомые
Проспоренные бестии,
А пекло за засовами,
Да челядь её пестует.

Айда, свои обрубочки
Сворачивайте в трубочки,
Айда, мои голубчики,
Инкубчики, суккубчики...

1999 г.
  наверх

Из "Собрания свобоных ассоциаций" 

Эпилепсия судеб, судорога времени:
наши предки поклонялись зверям,
наши предки поклонялись фараонам,
наши предки учились бояться и ненавидеть незнакомые веяния.
Апокалиптические ветра, перезвоны,
станционные смотрители, напившись слёз,
спутали направления поездов.
Нам пора сваливать. Нам пора.

Слава ветрам, мир не так прост и посему не готов,
но вздрагивают струны и натянута тетива.
Утопая по пояс во льдах,
погонщики скота разрыдаются до утра, забывая дорогу, слова,
и очнутся лишь в водах Великой реки, -
камнями, несущими на себе жалкие остатки тепла,
шаткие жидкие маяки, тела-острова,
на которых когда-то бурлила молва,
на площади пели и вытанцовывали трепетное
мимолётное счастье,
натирали ноги, срывали голоса,
шутили и праздновали пристрастно,
околдовывали губы, глаза,
оставляли мятные простыни смятыми и полыхающими
горячими соками блужданий и провидений,
дерзкой поступью времени мающиеся,
отдающиеся на волю течений.

Но тетива натянута, разночтения прочат печаль,
бичуют спины ветра,
погонщики скота стада увлекают вдаль.
Пора сваливать. Нам пора.

1999 г.
  наверх

ИЗ ... В ИНДИЮ 

                                   А.П.

Я не пою, я не рыдаю, пью фокстрот,
чарующей дурной, дрянной манерой,
когда с ума сходили от чужих острот,
когда всё так неверно было, нервно, нервно.
Вблизи огней - вы видели такую немоту?
Вы отрекались, падали, сгибались, воспаряли?
Выменивали игры в слепоту
От вышки чёртовой до чёртового ралли?
Я помню ту треть вечности и дождь
на трассе, на постели, на панели,
и эта дрожь, и музыка, и дрожь, -
мы всё протратили, мы всё тогда сумели.

Я не пою, поскольку слишком вглубь
Почти что намертво взялось, да ветер глушит,
Пригэбили и отпустили... Приголубь
Дичалых птиц, взмывающих над сушей.
Они летят и рассекают пополам
Аккорд случайных милых, милых звуков,
Миноры губ так тянутся к телам,
Как миллионы стай дымятся, и по кругу...
Так снова будет виться карусель...
Я не пою фокстрот... Пришёлся разве к слову,
И за метелью заметёт метель,
Мы повторимся, повторится снова,
И вновь там будут трассы, города,
И судорога и патока хмельная,
Рыдания, восторг, черта, вода...
Ты болен здесь, сегодня я больная.
И стаи птиц, что носятся стремглав.
А! Сколько времени раскаяться осталось:
Они поют, - мы - только пролистав,
Какая грусть, какая это малость!

Они поют, поскольку высоко
С отвесных волн пикировать на волны,
На мякоть губ, волос, легко, легко,
Прищурясь свету... Мы взволнованы, безмолвны.

Я пью, рыдаю, я пою фокстрот.
Уносит... Ты? Здесь на счету минуты...
Он треплет, манит нас. Всё тот.
Всё тот же жаркий воздух из Калькутты.

2000 г.
  наверх

СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ 

- Сплю и вижу поэтические сны
              малой и большой колесницы:
зал полон, представляюсь первой богиней,
              порочной царицей,
пялящейся на дракона,
на минотавра, катящегося по небосклону
              за паяцем-сновидцем.
Чёрт возьми, мне не спится!
Обморок, пробуждение,
трын-трава, черепица.
- Ты не спишь? (Наваждение!) - спросит спящий
              у очевидца.
- Нет на прямой связи, в Париж
              из Мадрида.
Эй! Кто там стучится? Европеида!?
Что? Он упал, он промазал, пропал?
Какой грустный финал для единственного героя.
Героин, апогей, кастильский фольклор,
Флёр, заманчивая дряная история,
Что - не смог дать нужный отпор?
(Связь обрывается, просыпается город.)
- Какой двусмысленный разговор!

- Эй, душенька, Вы? На линии граф Калиостро,
Вы, душонка, уже все прорвали холсты,
вытекли за;.. Говорю вам, ягнёнок:
не так уж и просто очутиться спросонок
по ту сторону наготы.
О! Как тщеславна и как целомудренна ты...
- Что?! Пошёл вон, бестия, голытьба!
(Минотавр эпатирует, публику подминая под себя
              небосклон.)
Что у нас на довеске дня? Чья-то судьба,
Брожение на границах, корабельные снасти.
Центральная! Что там за сбой? ...стило...
              (Звучит колыбельная.)
За сценой возня, Клеопатровы страсти,
              вздохи,
не подвезло.
(Волонтёр протискивается через толпу,
              поправляет ткань небосклона.)
- Дездемона? (Апплодисменты, явление номер один.)
              Ты уже всех передушила драконов?
- Нет, только знакомых, мой господин.
(Апофеозность дурного тона, затемнение, треск,
              свист недовольных.)
- Какая хорошая связь! ( Зрители затаили
              дыхание, -
размашистое видение Амона-Атона,
нежное порхание чудовищ на заднем плане.)
- Ну ты влип, парень, ну ты увяз!
Усыпальница, конечно, что надо...
(Хозяин падает в обморок, гостья чувствует себя
              немного смущённо.)
- А, всё равно, не вышло б здесь лада:
слишком хрестоматиен сюжет, неудачного слишком
              расклада
              и вида.
Кто на связи? Европеида?
Ты вернула своего героя?
Что? Закат над рекой?
Забыли все роли?
Ушли на покой?
Что за шалава!
(Разгневанно убирается прочь из зала,
              мерцая звёздной пылью и солью.)
- Чую спиною (Все трепещут.) облава,
канатные верфи, лестница выкидывается с небес...
Эй, ты вепрь! Куда ты полез, - повеситься?
(Вольтер, растерявшись, но не теряя лица.)
- Благословенны порывы глупца...
(Далее - околесица, в зале темнеет в угоду чтеца;
публика стонет...)
И...
Реки, ранетки, фанфары, разливы,
королева в саду поедает оливы, спелые сливы,
борзые лают и гонят
сомнамбулических йети чрез Фивы,
              и выворачивают на Ватикан.
(Поразительно картина наивна:
Папа давит прыщ, поправляет кафтан первородца;
там же в углу, потупившись, ждёт Микеланджело -
уродец уродцем.)
- Вы не будете ль таким учтивым?
- Нет, - таков Римский ответ, -
флорентиец пятится к двери:
дело, кажется, решено...
Мандолины, скрипки, свирели...
Царь Гоморры смотрит в окно;
Александр Борджиа допивает вино;
Рабле путается с распутной девицей;
две юные нимфы гуляют по Ницце;
оплаканный Пан меняет свой пол;
заглядывается на индийских слонов
английский посол;
публика забрасывает кислыми яблоками
              чтеца-очевидца,
которому всё так же не спится, неймётся.

Он смотрит на парижское предрассветное небо
               и танцует вальс.

2000 г.
  наверх



Провожаю тебя, вояжёр,
Проводник нумерованных судеб.
Вижу в зеркало, ты, брат, хитёр,
Да прорыв на подмостках остудят.

И отсудят страницы эпохи,
Ах, как плохи былые дела,
Попадьям поделом - охи-вздохи,
Ведь блудница царя родила.

Опечаленный дед-дармоед
Искромсает мотивчик простейший
И прославится тем на весь свет,
Величайший из премудрейших.

О, прелестнейший на полотне,
Кистью бельчью наколот на память,
Предпочту оставаться вовне,
С тем, кого не поймать - не обрамить.

Ах, обрюзгшая эта печаль,
И скучающий по совершенству,
Августин бы в ответ промолчал:
Сад блаженных дышит блаженством.

Искажённые и прокажённые:
Беглецам - брешь и локоть во тьме,
Птицы, птицы умалишённые,
Птицам птичее эхо - акмэ.

1999 г.
  наверх

P.S. 

Я представлю себя шаманом,
камлающим над пакетиком шмали,
я представлю себя Шивой и Кали -

Я ДЕЛАЮ ВСЁ, ЧТОБЫ НАРУШАТЬ СПОКОЙСТВИЕ.
Я ДЕЛАЮ ВСЁ, ЧТОБЫ НАРУШАТЬ СПОКОЙСТВИЕ!
Я ДЕЛАЮ ВСЁ ЧТОБЫ НАРУШИТЬ
                                          ИХ СПОКОЙСТВИЕ!!!

  наверх




Анастасия Романова
РАСПУТЬЕ
САМШИТЫ
ОСОКА


2007 год

 

серия 2005 года


 

 

 

 

 

 

серия 2001 года


 

 

 

 



 

 
Рейтинг@Mail.ru Rambler's Top100
порочная связь:
kastopravda@mail.ru
KMindex Всемирная литафиша