Щелкает зажигалка, и искра, не воспламеняя газ, как молния, но без особого шума в последствии, на миг освещает пальцы, клубящийся из чашки пар, подоконник - тысячи вещей, вещиц, пылинок и мельчайших частиц, о которых толком ничего не известно. Далее, все исчезает, а перед глазами колышутся тающие очертания увиденного. Если включить свет, то взгляд будет скользить от одного предмета к другому, не торопясь, рассматривая детали, запоминая… Нет. Щелчок кремня, и все, чего коснулись фотоны умещается в одну моментальную картинку, а внутренняя сторона века еще некоторое время провоцирует воображение.

Спроси любого, "что нынче творится в мире". - "Война", последует ответ. Блядь, какая тоска. Воюют не правые с не виноватыми. Феодальские амбиции, купеческие понты, вендетта, око за око. Какого хрена, спрашивается. Ни тебе "во славу и величие Римской Империи", ни за свободу свободных. Наблюдателю не интересно, некому отдать предпочтение. Зрители в восторге - кровавое месиво чужими руками. Журналистики, философики, домашние прорицатели хмурят брови и прицокивая язычками, дрожа от возбуждения, прикидывают звучание заголовков со словом "война". Дай Бог сотая часть их при этом знают, что это такое, чистили автоматы и проводили грязным платком по окровавленному лезвию ножа. Тоска, пацифистическая тоска. То ли взяться за рисование мирных лозунгов, то ли пожелать им перебить друг друга с наибольшими потерями.


В девять лет мальчик прочел самиздатовскою книжицу какой-то женщины о материи времени. Там говорилось о частицах, для которых пространством, где они передвигались, являлось будущее, настоящее и прошлое, подобно тому, как электроны путешествуют в горизонтально-вертикальных осях. Каждое событие, в каком бы году и в какую минуту оно не происходило, испускает эти частицы, как камень, брошенный в воду, оставляет на поверхности расходящиеся круги. И эти волны, колыхая плоть времени, улавливаются человеком, и кто-то становится ясновидцем, а кто-то обладает непревзойденным чувством истории. Мальчик закрыл книжку, выключил свет, и уводимый Морфеем, решил, что у него все будет наоборот. Он еще долго впоследствии не замечал, как исполнялись его желания.

Что впервые получает от окружающего мира ребенок? - Сказку. Родители читают ему про добрых и злых, про веселых и угрюмых персонажей, а ребенок слушает и засыпает. Формируются симпатии, идет расстановка сил. Должно быть, если призадуматься, то у каждого есть своя любимая сказка. Интересно, сколько бизнесменов предпочитали Курочку Рябу с драгоценным яйцом, сколько интеллигентов грезили о золотой рыбке, сколько панков восторгались Карлсоном, ворочаясь в своих маленьких кроватках. Потом читать многие из этих сказок чрезвычайно увлекательно и легко, потому что ясно, кто хороший, кто плохой, можно отдохнуть и, не думая, отдаться повествованию. Уже давно существуют теории о том, что не только жизнь человеческая имеет свое начало и конец, но и цивилизация, век, эпоха. Тогда, маленькому, еще не сформировавшемуся ХХ-му веку, прочли, например, "Хоббита", а когда стал постарше и "Властелин Колец". И что-то в нем выросло с постоянной опасностью, исходящей с Востока. Веку 21-му тоже читают сказку, историю о славном Гарри Поттере и его друзьях, и это история еще не окончена, но благодаря бешеной скорости, с которой ныне распространяется информация, все больше и больше детей и взрослых набрасываются друг друга с впечатлениями от очередной книги. Что предпочтет малец Двадцать Первый не известно. По крайней мере, нашептывают ему достаточно - то философский камень, то власть и могущество, а то и кротость с послушанием. Спи, детка, вырастешь героем.


"В разбитое окно врывался ветер, разрывая занавеси холодными остриями градин, вдали на темном небе полыхали зарницы над Кавказом, слышались стоны толпы в Пакистане и в США, небо Афганистана разрезали боевые истребители, отпуская бомбы на плоскую землю…".

"Ну что за сценарии они мне присылают!", - подумал режиссер, бросая испещренные буквами и исправлениями листы в камин. Некоторое время он согревал руки над разыгравшимся там цветным огнем, о чем-то размышляя, затем отодвинул кресло и подошел к штативу с видеокамерой, установленному в углу комнаты. Он посмотрел в видоискатель, что-то подстраивая, и направил объектив на большую кровать. Потом встал, сбросил с себя одежду, слегка улыбнулся, и матово светясь своим молодым телом, прыгнул на подушки. Чем-то очень довольный, он хлопнул себя по ляжкам, и повернувшись к проему двери крикнул: "Ева! Скорее иди сюда! Мы покажем Им НАСТОЯЩУЮ историю!". Вошла Ева, удивленно взглянув на видеокамеру, и затем, смеясь, распустила волосы и не спеша направилась к кровати: "Знаешь, к нашему дому пришли такие чудные единороги…"

наверх

Прошла неделя с момента разгрома в Нью-Йорке. И если, не в пример американцам, многие отнюдь не уверены, что это личное дело Бен Ладена и арабов иже с ним, ясно одно - мир изменился. И это утверждение превратилось в банальность.
Как тут вновь не вспомнить знаменитое китайское проклятие: "чтоб вам жить в интересное время!". Не знаю, скольким людям доводилось слышать это из уст разъяренного китайца, но похоже, что в какой-нибудь из своих прошлых жизней мы точно на него нарвались. Можно долго выяснять, что же будет сопустствовать этому времени - Третья Мировая, Пятая Мистическая, обустройство Марса или очередное переселение народов, - но остаться в стороне даже самым убежденным флегматикам будет не просто.
Странно теперь вспоминается, как случайно увиденная в Интернете заметка об "авиакатастрофе в Нью-Йорке" за минуты превратилась в хронику главного события современности. Как ужас от того, что люди со всего мира стали настоящими свидетелями десятка тысяч настоящих смертей, столкнулся со сладковатым ощущением глобальной справедливости, обрушевшейся на зазнавшуюся страну. Наконец, как затрещали по швам лажовые ценности в виде стабильности и безопасности, а президент Америки буш, перелетая из бункера в бункер, берег свою шкуру, в то время как мэр Нью-Йорка со слезами на глазах работал вместе со спасателями.
За последние 10-20 лет, люди "цивилизованного мира" стали отличать друг друга лишь по уровню годового дохода и приверженности к тому или иному рекламируемому продукту. Только радикально настроенные отщепенцы, растворившиеся в социуме, как гемоглобин в крови, все чаще и тверже пытались показать, что вся эта холеная "цивилизация" состоящая на 9/10 из торгашей, провоняла, как базар, но отнюдь не заморскими пряностями. Несколько часов одного сентябрьского дня показали кто есть кто, и самый богатый оказался беднее странствующего монаха, а самый могущественный - слабее подмастерья.
Мало того, лишь стечение обстоятельств не позволяет славному американскому народу, сделавшему эпоху 70-х, пристрелить их президента, который либо глуп, либо очень глуп, если считает глупцами весь мир. Чего стоят Коран уложенный вместе с инструкцией по управлению боингами в автомобиле как назло чистокровных арабов, или яростные угрозы "научить мир быть свободным" из хорошо забронированного подземного склепа.
Жаль, что та же самая Америка хочет превратить планету в гладиаторскую арену, но кажется, что в итоге все пойдет по сценарию ими же сделанного "Гладиатора". Победит влюбленный, мудрый и смелый, а таким в данном случае может стать лишь сплоченный народ. Вообще, события забавно перекликаются с последними голливудскими фильмами. Представляю, как онемел Дэвид Финчер, автор культового "Бойцовского клуба", когда увидел практически собственные кадры в прямой трансляции CNN. А уж если на экраны выйдет почти готовый "Властелин Колец", то точно появится банда, которая понесет дискетку с информацией о всех мировых счетах и кодами активации всех видов вооружения в далекий вулкан мирового зла.

Если лет через 50-100, благодаря обширности и многообразию мира, все же останется культура и цивилизация как таковая, то учебники новейшей истории затмят событиями бессмертные древнегреческие эпосы. А кто в них будет героями на сей раз зависит не от автора, а от нас.

наверх

Итак, кастоправы вернулись из Европы. Сразу можно сказать, что лето закончилось, а начало осени пройдет в воспоминаниях. Ибо, попав в Москву, стало ясно, что случилось самое страшное, а именно - ничего не изменилось. Хотя, помятуя о последних двух августах, и это неплохая новость для нашей страны. Меж тем сборная по футболу выигрывает у Фарерской, а значит осталось обыграть лишь сборную Швейцарии, хотя бы за то, что въезд для российских граждан туда без специальной визы запрещен. Да и эта мелочь не стоила бы упоминания, если бы замечательный писатель Герман Гессе не взял прообразом Касталии умопомрачительные пейзажи швейцарских альп. "Лучше гор могут быть только горы, ...", - пел Владимир Семенович, и тысячу раз был прав. Кстати, оказывается в Италии, как поведали подвозившие нас миланские ребята, Владимир Высоцкий целиком переведен на местное наречие, мало того, его очень любят и... даже поют его песни на своем родном языке (что, конечно очень приятно, но представляется с трудом).
Хотя о том что мы увидели и услышали, читайте в следующих обновлениях рубрики, о странах, меняющих свои названия на общее "ЕС", о городах, некоторым из которых можно было бы, не задумываясь, отдать по собственной жизни.
Одним из современных околофилософских течений утверждается, что у человека, как у кошки, возможно 9 жизней. Речь не идет о реинкарнации как таковой, скорее это похоже на знаменитые строки Николая Гумилева: "...Только змеи сбрасывают кожу,/ Мы меняем души, не тела." Человек умирает и рождается по нескольку раз за срок, отведенный его плоти. И в этом случае часто неразрывные образы любви и смерти, это доказывают. Умирающие нервные клетки от избытка чувств, ускоряющаяся череда событий, сжимающееся время и сокращение срока жизни. Интенсивное человечество к 21-му веку стало жить куда более насыщенней размеренного средневековья, где главным событием являлись редкие вылазки благородных рыцарей за священными артефактами. Как следствие, новая алхимия, ищущая бессмертия в паутине ДНК, желание обрести вечное тело. А выбор, и без достижений современной науки, очевиден. Либо ты живешь, и тогда делай это как можно ярче, либо - хранишь свои мясо и кости в холодной пещере, и тогда будь любезен - не рыпайся, пока тебя не раскопают и не сделают главным героем какого-нибудь ужастика спустя пару-тройку тысяч лет, под треск сужающейся вселенной.
Мы же пойманы осенью. Лето, как вселенная, сжалось за доли секунды. Моментально, как вспышка фотокамеры. И оставшиеся фотографии - это исчезнувшие солнца, свет которых все еще доходит до нас. Так что, одеваем колпаки звездочетов и готовимся подпалить бикфордов шнур от еще нерожденной бесконечности.

наверх

Терпкое слово "свобода" качается на кончике языка, слишком разное, чтобы быть просто ускользающим, как "с", или всеобъемлющим, как "о". Звенят восточные ветра, но будда по прежнему сидит в позе лотоса прикрыв веки, одухотворенный и неподвижный как любой образ божественного. В нирване без изменений, как береговая линия океана на географической карте, что висит на стене. Индонезия, Таиланд, Мьянма, Бангладеш, Индия... В нирване без изменений. Остановленное мгновение, портрет планеты Земля с пойманной улыбкой сикстинской Мадонны пера гения. Оказывается, люди с разных концов света видят мир по-разному, в зависимости от того, как они привыкли читать - слева-направо, снизу-вверх. Если отзеркалить некоторые картины, которые поначалу кажутся статичными, то в них появляется движение, ветер.
Ветер гонит нас на запад, в логово Человека. Человека цели, стремления. Сколько идеологий, сколько утопий родилось там, в подвалах европейских столиц. Всеобщее равенство, чистая раса, или чуть дальше, за Атлантику, - безопасность и комфорт. Огромные клокочущие механизмы с металлическими хвостами, приводимые в движение человеческим топливом, его свободой. Они медленно передвигаются, оставляя за собой кратеры пустых и раздавленных тел, пахнущих офисным оборудованием.
Ветер гонит нас на запад, в пространство Человека. Человека прорывающегося и играющего. В клубящийся марихуаной Амстердам, в пронизанный авантюрами Париж, в разноцветный от рок-н-рольного смога Нью-Йорк. Туда, где горстки людей греются с утра на зеленых газонах, разговаривая ни о чем, а вечером идут громить обезумевший город шумными карнавалами. Они были недавно в Москве, музыканты и уличные театры из Италии, Франции, Англии. Они показывали свои спектакли, не рай и не ад, не картины из "лучшей" жизни. Они показывали тех, кто на них смотрел, выкроив из делового расписания вечер и несколько сот рублей из заработка, и себя веселых и потеряных одиночек, скользящик по вертикальным стенам, чуждых этой крепкой системе материального благополучия. Зрители апплодировали, актеры молча откланивались и растворялись в сумерках...

Свобода вертится на языке. Ветер дует с божественного Востока.

наверх

Сегодня, 21 апреля 2001 года, начало свою работу "Радио Кастоправда". Первый выпуск в Эфир длился около двух часов. Это событие никак не афишировалось, однако сразу же было замечено несколькими изданиями. Вот что пишут в одном из них:

"...Стало приятной неожиданностью появление в пространстве всемирного Эфира нового вещания. Наш корреспондент, побывавший возле открывшегося источника звуковых волн утверждает, что такого эффекта прежде не добивалось ни одно существующее радио..."

Что можно сказать о подробностях. Вещание проходило с высоты примерно 40 метров и распространялось насколько возможно по округе с силой, на какую способны колонки усилителя "Вега-109". В первую программу вошли композиции Nin'ы Hagen, Squirrel Nut Zippers, Jimi Hendrix'a, Shocking Blue и Leonard'a Kohen'a. На протяжении всего вещания велось наблюдение за реакцией первых и случайных слушателей. Конечно, непонятная простому обывателю музыка привлекала внимание почти всех прохожих. При появлении в зоне вещания их лица тут же поднимались к небу, в попытке найти источник. Сразу же активизировались жители соседнего дома, начавшие выходить на балконы, дабы лишний раз покурить и подышать свежим весенним воздухом. Некоторые из них пытались угрожать, махая кулаками и крутя пальцем у виска, прикрываясь за развешенным бельем, что отчасти спасало их от выстрелов из спортивного пистолета. Никто не пострадал. У некоторых жильцов были спровоцированы приступы паранои - они судорожно закрывали окна занавесками. Таким образом примерно через полчаса вещания на улице остались только благодарные слушатели. Некоторые присаживались на скамеечки, иные начинали танцевать, что приятно удивило. Так же удивило, что танцевали люди независимо от того, располагала музыка к танцам или нет, ибо даже композиция "Hey Shiva Shankara" Нины Хаген вызвала волну необходимого просветления.

Исходя из этих наблюдений, можно с уверенностью сказать, что "Радио Кастоправда" будет продолжать свое вещание вне волновых условностей. Достоинством радио является мобильность. Вы не когда не знаете, где и когда сможете оказаться случайными слушателями. Так что, оставайтесь готовыми удивляться, гуляйте по улицам и танцуйте...

наверх

Дни после Пасхи. Воскрес Христос, исчезли ожидания, сомнения, скорбь. Очередное начало. И уже весна, этот апрель, кажется всего-навсего прохладным летом. Путешественники разворачивают географические карты, и снова разливают на них чай, споря о предстоящих маршрутах. Вопрос "когда?" исчез сам собой. Прошлое остается тем самым осадком, по которому определяют качество вина. Мы уже сейчас. Мы стали другие, голые.
"А теперь смотри, как это было", - слышен голос за кадром, и кто-то вклеивает в кинопленку еще пару минут. Огромный зал, вырытый под землей, освещенный тусклыми лампами. Ангар, тупик, куда въезжают поезда после конечной станции, чтобы через минуту снова отправиться на линию. Многочисленные пути, стартующие параллельно, исчезающие в черноте туннеля. Огромное пустое пространство, пахнущее сыростью. Подземелье, внутренний мир, обволакивающий паутинкой плесени. "Здесь наверное должны быть еще залы - это же бомбоубежище, здесь ведь проложены секретные трассы, здесь наверняка работают никому неизвестные тайные службы, здесь ведь тоже есть жизнь?", - спрашивает увлеченный зритель. "Нет, отсюда просто отправляются пустые поезда". Зритель ухмыляется: "Должно быть, все эти машинисты медленно сходят с ума, каждый день проводя по 6 часов под землей, сидя в тесной кабинке, проезжая одни и те же станции снова и снова...". "Да нет, здесь это не заметно, они просто привыкают". Шуршит пленка кинопроектора, луч становится ярче. Кто-то щелкает выключателем, в зале становится светло, на экране еле видно силуэт зрителя, выходящего из зала.
Город растворен в мягком апрельском вечере. Воскресенье, дворики в районе чистых прудов пусты. Старые дома, подсвеченные заходящим солнцем. Между ними тянутся узнаваемые, но совсем незнакомые улицы. Тишина, слышно только шорох шагов. А за следующим поворотом из двора старинного особняка играет музыка, как будто играет сама улица, оставшаяся на час без жителей, в созидательном одиночестве. Но только на час...
Мы уже здесь. Мы уже голые. И кажется, что по другому просто невозможно, не нужно, нельзя. Мы радуемся Воскресению, рады друг другу, мы начинаем новый танец, такие освеженные и сияющие. И где-то в Древней Греции, на полянах разливается веселье, люди развлекают друг друга и танцуют, встречая улыбающегося Диониса, возвращающегося в сады.

наверх

Тянет, тянет полуденное солнышко пройтись по бульварчикам с бутылкой крымского портвейна. Она - не она. Держится зима, скребется когтями по мокрым крышам, глубоко схватилась за сухожилия, сильно вены сдавила. Не нравится ей, когда по лицу, по талому снегу, подошвы прохожих следы рисуют. Уже появились на улицах красивые люди. Да, все же пришла она, никем не виданная.
История не повторяется, ибо нет другой истории. Она никогда не начиналась, и никогда не кончится, если будет кому наблюдать ее после нас. Она начинается и заканчивается в каждом отдельном моменте, когда внезапно узнаваемое ощущение чего-то нового смешивается со случайными воспоминаниями. Мир изменился. Мир все тот же. Идя в гости, открывая знакомую дверь в обычном подъезде старого дома, проходя в темноту корридора, заваленного одеждой; под звон, гул, дребезжание свалок, заброшенных заводов, велосипедных спиц, бормотание на неизвестном но узнаваемом наречии, приглушенное чуть грязное звучание гитарных аккордов, крик северных шаманов; скользя взглядом, привыкшим к мраку, по застывшим лицам гостей. Так же в этой квартире было год назад, в то же самое время. Да, это было совсем не так.
Может быть, она все еще стоит за дверью, выбирая маску, в которой переступит порог. Ее не видно в глазок, и мы клеим маски, в которых станем ее встречать. Скорее всего, не успеем или просто уйдем на кухню пить вино, смотреть, как исчезает последняя свидетельница ХХ века, так неровно раздробленная календарем. У нас есть все, что осталось с нами, плюс чье-то будущее, минус время. Из колонок старенького усилителя вырывается голос Моррисона, который никогда не станет "другим", и King Crimson так издалека и совсем рядом поет о 21st century schizoid men. Странные дни нашли нас . в ожидании солнца...
Но она то уже здесь, до поры скрытая фатой, подает знаки, появляется то тут, то там, игриво хихикая, подмигивая за секунду до того, как исчезнет, шурша тканью одежды. Она хочет, чтобы ее раздевали нежно, медленно, рассматривая каждую деталь ее наряда, касаясь каждого участка ее кожи. Она хочет, чтобы с нее сорвали тяжесть платья, обожгли царапинами ее лопатки. Обнаженная, она превратится в лето, и кто знает, где нас застанет время, валяющихся голыми под лучами незнакомого солнца.

наверх

Ego.

Суббота, спросив пятницу, чья между ними ночь, не дождалась ответа и вступила в свои права. Странное месиво за окном, кажется еще не весна. Я выхожу за порог, утопая в сигаретном дыму и направляюсь в Восточный Дом. Мягкие подушки, обшитые турецким атласом, глинтвейн с ароматными травами, разговоры ни о чем. Музыка, должно быть, обернет меня в очередную маску. Я стану бродить среди извивающихся тел, полных плохо скрываемой похоти и неудовлетворенного желания, хватать за руку случайно выпавших взглядом из полумрака душного зала. И теперь по крайней мере, я буду думать о несыгранном танце живота, отдаваясь глухим ритмам этнического тамтама. Может быть, у нас одинаковые глаза, может быть человек действительно завязан с датой своего рождения. Но я не вспомню об этом, чувствуя запах чужого разгоряченного тела. Когда у тебя будет свободная суббота, я покажу, что это такое.


Alter Ego.

Ты сидишь и перебираешь в уме подходящие образы. Вокруг тебя непробиваемый шар с тысячими готовых и недоделанных масок. Они кажутся тебе чужими, и тогда твоих волос касается легкий ветерок отчаяния и безграничной радости. Ты уже не можешь чувствовать ничего, кроме этого по-летнему теплого дыхания, ускользающего и игриво завивающегося вокруг твоей шеи. На кончиках пальцев едва ощутимо растворяется пыльца, и ладони упираются в лезвия утренней травы. Тебе невыносимо больно, но ты не сможешь оторвать руки. по мере того, как ты сдираешь застывшие лица одно за другим, ты начинаешь ощущать, как грубая ткань из сотней сюжетов нежно обволакивает твое тело, ложась говорящими узорами на твои плечи, грудь, стопы. Ты чувствуешь, как набухают твои соски от их многоголосого трения, и тогда ты открываешь глаза. Медленно, иначе становится дурно. под товими ногами ничего нет, и сильно кружится голова. Ты...

Я считаю оставшиеся сигареты, глядя на черный силуэт танцующей цыганки. Всепоглощающее безмолвное спокойствие разрывает меня изнутри...

наверх

         На улице мороз. Да такой, что легко представить небольшие торчащие по темным городским уголкам ледяные дуги. Это "зимняя пшеница". Разной высоты, цельные, раздваивающиеся и вновь соединяющиеся колосья, упирающиеся в стены, мусорные баки, растушие во дворах и из остановившихся колес автомобилей. Такие застывшие и блестящие. И ведь до весны никому не придет в голову, что это чудо природы - замерзшая моча загулявшихся прохожих. И дворники, эти городские пахари, недоумевая, косят ее заостренными концами своих лопат.
         "Блядь, - думаешь, - как же красиво!". Зимой любое очертание, каждая граница становится тоньше и четче. Кажется, пейзаж можно срезать лезвием, как полоску льда. Даже дым, который в тепле ставит под сомнение действительность существования вещей, одежду мгновенных знакомых, теперь можно схватить рукой. Холодное и обжигающее осязание. Кристаллические узоры, недолговечные летописи завоевания. Город сменяет победителей четыре раза в год, но они все заодно. Смертельно красиво. Но загулявшиеся прохожие пьют вино, растворяются в теплых зальчиках городских кафешек, трахаются, курят, трахаются, наслаждаясь мимолетностью бессмертия. Зажженые окна, отпечатки зимнией обуви на тратуарах, мелькание праздничных огней. Все существо города ликует, и пусть холод загоняет это ощущение все глубже. Ибо каждый день, еще до рассвета, на улицах будут недоумевать дворники, а загулявшиеся прохожие тушить свет в своих спальнях...