letter 1

...Постановочные сцены, дешевые декорации. Люди-манекены, пьют мартини с уксусом за завтраком. Утренняя давка на остановке - толпа всегда предвосхищает провал и забвение. Интересно, когда войска потерпят окончательное поражение? Может быть, когда им кто-нибудь из доброжелателей шепнет, что города не существует...
Наше представление случится инкогнито. Мы конечно же уедем в Париж. Поселимся на мансарде, на чердаке, да на чердаке, который ты так не любишь, и будем оттуда через щелочку наблюдать франко-германские неистовствования, их средиземноморское геометрическое мельтешение. Мы будем валяться на смятой, разверженной постели, курить сигареты и, стыдясь свей слабости, втихаря друг от друга грустить о промерзшей мытищенской спальне, доме с трубой, с пространным беспорядком внутри, на веранде с огромными мутными окнами... Будем, будем, ...они будут...
О чем я?
Я наверное пишу тебе письмо, или как это там называется, может быть за несколько мгновений до того, как ты дернешь ручку двери и ворвешься, пышущий морозом, торченый.
Пишу и теряю слова, потому что они - это плохо прилепленные огрызки к чему-то-чему-то стоящему мира, безумия и парижских парадных...
Люди переходят дороги, люди ездят в автобусе, люди спешат в разные места. Они это сомнительный заговор против одиночества бога, они....
смущаешь меня, болтая со мной ни о чем, покуривая табак, касаясь меня кончиками пальцев, День останавливается, ночь, как глупая рыба тычется к нам в стекло, ...
Мы говорим и забываемся, в какой-то момент я понимаю, что мы не знали друг друга и вывернули на изнанку проходящие мимо поезда. Чушь...
Всего лишь письмо, провальные строки объяснений.
Когда ты шел впереди, а под ногами текла одна из тех зеленых турецких рек, у тебя случился солнечный удар, и мы валялись голые целый день. Ты говорил мне, что Волошин писал пронзительные стихи и что в Индии существует маленькое селенье поэтов, думающих как Боги, а Фрейд подписался под нашими диагнозами. Раз и два и... Идет мистическая война, никто не оплакивает врагов, присыпанных звездной тиной...
Пуля настигла их в Улан-Баторе, в гостином вестибюле, -смертные шалости декаданса...
... и начинаем заново

Мы никогда не были в Улан-Баторе.

letter 2

Представь себе, с каким свистом грохался бы мир всякий раз в Тартарары, если бы каждое наше желание или же малое предвкушение мысли имело прямое действие....
Пошли все в задницу!!! Повесили егеря вниз головой... В Пруссии боги начали новую войну... Нассать в рот всей профессуре города NN...
Какие новости сегодня, mon ami, какие новости...

Китаянка - морской волчонок - тонет вместе с островом - первым в ее жизни берегом. Мы убиваем своих агентов и начинаем революцию, доктор Геббельс сказал, что дело... по-видимому, совсем не в нас.
Жанна Д'Арк - шелковый шарф едва прикрывает высокую грудь- стремительно забегает в спальню. Исидора Дункан, в глубокой задумчивости пересаживается на переднее сиденье.
"Какая ужасная смерть, боже мой, боже мой, - будут восклицать они, те, что на другой линии фронта. Огненное, огненное...

Рыбак закидывает удочку и вылавливает покрытые тиной куски какой-то чужой жизни. Он небрежно сваливает их в кучу, тут же на берегу, где ветер остервенело выдувает редкую растительность из -под камней - чужих надоедливых мыслей....
По реке спешат корабли, - на север, на юг. На левобережье высится город, башня на центральной площади и какое-то едва угадываемое сердцебиение улиц, воспламененных солнцем, солнцами, - восходящими, заходящими, умирающими и оживающими как бы невзначай, ненароком.
Эта назойливая мозаика. Глупая языческая символика на скатертях с караваем посередине... Сегодня все будут ждать на дне реки цветения алых цветов (или кораллов?)....
А двое... конечно они будут поначалу долго и ненасытно ебаться где-то в полях, спелые семена и клеверные листья будут путаться в волосах, прилипать к бедрам, плечам... Жарко, слишком жарко... слишком, слишком...
Сверху, из ниоткуда будут падать и падать какие-то люди, и главное- вовремя дернуть их за руку или просто оттолкнуть, за секунду до того как их тела коснутся поверхности земли, чтобы они не разбились.
Чтоб они не разбились.
...беглые перечисления иранских демонов, ведических гимнов приводят в самое начало, в самое начало истории, где нет и не может быть посторонних, и потому случайности - самые сладкие сновидения Бога - он наверняка видит сны, он наверняка видит их сейчас, - китайские ширмы, изящные драконьи морды на выцветшем шелке... и сады, яблочные сады.
А еще улицы, выдуманные тротуары, спешащие мимо торговцы
книжных лавочек. Они ловят любопытные взгляды, они презрительно отворачиваются и продолжают молчать, потому что знают, как чутко забытье. Тихо! Что вы смотрите! Это нельзя,
это просто недопустимо!...

В студии гасят свет, и прожекторы устремляются в центр, где на маленьком детском стульчике спит маленький-премаленький человечек. Он улыбается во сне, его маленькие ручки слегка подрагивают, на его личике светится божественное равнодушие. Не тревожьте... Тсс!

letter 3

Маленькие злые солнца пульсировали на кончиках их распаленных языков...
Зима была холодная и скупая. Океан стыл и устало держал оборону: Летучий голландец подошел уже совсем близко к берегу . Но альбатросы, как всегда, жертвуют своей плотью, пропахшей рыбой, и строят живые баррикады.
Обрывки старой киноленты, проданные за бесценок на блошином рынке. - Чьи -то семейные хроники , чужие, неправдоподобные лица. Дети бегают по вспухшей от снега площади, женщина, странно прихрамывающая, спешит, проходит мимо, заглядывает в объектив...
Резкий поворот головы и взгляд в окно... Оцепенение... Предвосхищение города. Быстрая езда... авто, заднее сиденье, как это приятно курить и выдыхать густое влажное тепло. На белом полотне крупным планом высвечивают расплывчатые отражения стальных небоскребов и... еще кое что. Нечто такое, что остается за кадром и вне контекста, вне лихорадочного бега за отчаявшимися избавиться от двуликости стрелками. Ты висишь на телефонной линии (что это - выживший из ума коммутатор? - старомодный английский аппарат и погрустневший герой рабочего класса), я вишу на линии электропередач (мистическая электрификация железных дорог, рассыпающихся в пыль ), - пьеса остается несыгранной, ситуация вырывается за пределы возможного безумия.
Снова строки (или субтитры?), дурные отвратительные осиные улья, улики в пользу несовершенства молчания, плоская, незамысловатая ткань, краденный рисунок сплетенных тел. Стоп -кадр:
Осунувшийся герой - может быть это генерал, проигравший войну? - сливается с кирпичной стеной. Расстрелы запрещены, палачи разошлись по домам, жиреют и пьют дешевые виски. Фашистская Европа казалась всем им более привлекательной, она заманивала их к себе грубой сексуальной игрой фрау в мещанской ночной рубашке с розочкой на плече. Но они посмотрели в зеркало - режиссеры всегда смотрят в зеркала - и от туда на них пялился карлик в черном мундире. Они бежали, и в Гестаповских подвалах тибетские монахи, обернутые в золотые простыни, порхали под потолком, - их последняя попытка обернуть движение солнца вспять, но... кинопленка на этом не обрывается. Двадцать пятый кадр (дочь китайского императора в красном закрытом платье наблюдает за взволнованными жителями Берлина), двадцать шестой (польский еврей, мизинцем измеряющий клитор уснувшей проститутки)... Маячение на экране тех же лиц, обмотанных бинтами, пропитанных кровью - или вином?
Все они притворяются мертвыми - двадцать пятый кадр оставляет им такую возможность - лгать и сеять сомнение у ожидающих хеппиэнда. Они липнут к ветровому стеклу, они прячутся в многоярусных лабиринтах Рима, они снуют по бульварчикам или просто терпеливо ждут, дотошно изучая рельеф входной двери. Они наконец умирают.
Что же остается нам, тем которых они ищут. Но никак не могут взять в толк, что мы обитаем на развалинах других фантасмагорий?
Мы смеемся над ними, мы исследуем шероховатости языка друг у друга и вкрадчиво, очень осторожно убеждаемся в условности форм.
Всего лишь фильм, жалкая попытка опровергнуть существенность времени. Ставка на зеро. Мир - это рефлексия света, бесконечная фальсификация истины, о которой умалчивают эрогенные области твоего языка. Ты щелкаешь выключателем, закрываешь глаза и чувствуешь под веками пульсации жгучих светил.
Ирония случайного может быть безграничной. Летучий голландец - устаревший страх или свидетельство о том, что пристань притворяется началом берега, которого по сути нет и быть не может.

letter 4

Снова письмо...
а значит надо сдерживаться, глушить высокую частоту молчания , заново учиться сплевывать звук, неизбежно летящий в пропасть.
Но, знаешь, ничего не имеет значения...только вальс...и остроконечные слова, оставляющие рубцы на запястьях и щиколотках.
Это ты...
собирающийся в...
забегающий вперед
соскабливающий мокрую штукатурку
скользящий и просачивающийся....

...Голоса... двое... остальные - не в счет времени, сражения.
Наблюдатели: охотники и убийцы, обозначенное взлетное поле, где так просто провоцировать движение стихии вспять... Телефонные провода - презренные, скользкие твари, опутывающие пол и потолок, лживые питомцы городских бестиариев, бесславная машина, уродующая символику недосказанного.
Ты... представь: придорожное кафе, птицы, юная индианка, плохо скрывающая любопытство, мускусный запах, повисший в середине фразы...
...неожиданный образ: свет, много света, прорывающего ткань нефритовой зелени лесов, фрески, медальоны с изображением богоматери, - вероятно это был последний крестовый поход, затем
терпеливое созерцание жизни, медленно вытекающей прочь из тела. Оцепенение... Плавание. Затем снова оцепенение... И...

Светская жизнь, светская зима, мертвая готика окон, уставившихся в наше окно, окно случайных постояльцев, смешивающих пространство и время, страстный венок сонетов и рождественскую литургию...
И еще кое-что .
Рената, вечно путающая огненного ангела с демонами, св. Яков бредущий по дороге в Испанию, - сколько еще раз он будет попадаться навстречу отчаявшимся, одичавшие дети на Ярославском вокзале, ворующие лотерейные билеты, Джим, выбегающий из whisky bar за тем, чтобы перевести дыхание...
Перечисления, бег по вертикали стены, заговор против фатализма и расчетов, - выстрелы наугад, с прикрытыми глазами, - они позже заговорят о нашем поражении, наши светские оппоненты. Изысканные, утонченные и ироничные, они будут покачивать драконьими головами, и их чешуя будет переливаться синим, впитывая в себя остатки умерщвленного пожарища.
Жажда зрелища...
Прости. Болтаю лишнее....
Иногда я превращаюсь в глупого, глуховатого схоласта, цепляющегося за пустоту... Будущее - это прокрученная назад -вперед пленка, зажеванная, предательская.
И только поэтому, случайно попадаясь на крючок опасений, - пароноидальное безумие незащищенных - начинаю вибрировать.
...Острота мимолетного.... острота неизбежности,...
дорога из Питера к берегу Ганги, чекушка коньяка, обязательное музыкальное оформление... allegro.
Ты...
знаешь, кроме ловцов ассоциаций есть еще кто-то..., о ком они и не догадываются вовсе, - случайное столкновение дхарм, пренебрегающих Нирваной, потому что богоизбранность и богозванность - это странная комбинация судеб, существующих и отсутствующих , благодаря которой мир продолжает иллюзионировать, мерцать в экранах зеркал, из которых наблюдают за нами. Обратная перспектива - это даже не прием, не инструмент, это координаты, размещающие остальной мир за спинами святых...
это определенность - адресат, география замыслов, где Тейяр де Шарден ищет диалог, и решается отвечать себе самому, это мы, соскальзывающие с гигантской ротонды под дых океанического
прилива: И-и-и-и -
Оцепенение... Счастье... Одиночество... Прорыв... Оцепенение... Брод через великую реку... Провал... Счастье... что еще там..., хулы не будет.